Однако, кроме общих деклараций о значении герусии, в источниках нет ни конкретных примеров судебной деятельности этого органа власти, ни описания деталей самой судебной процедуры. Как правило, древние авторы или вовсе не упоминают герусию, как, например, Фукидид, или делают это крайне редко. Только Ксенофонт как знаток спартанских реалий детализирует механизм принятия ответственных решений. В своем рассказе о заговоре Кинадона (398 г.) он указывает на то, что эфоры, узнав об этом заговоре, все решения, направленные на его подавление, принимали совместно с геронтами (Hell. III, 3, 8). Из описания Ксенофонта следует, что коллегия эфоров не обладала полномочиями принимать самостоятельные решения в делах большой политической важности, где речь шла о жизни и смерти спартанских граждан.
Любопытно, что спартанские власти могли принимать ответственные решения кулуарно, не собирая народное собрание. Такое положение могло иметь место только в настоящих олигархиях. В предании не сохранилось ни одного ясного указания на то, что суд над царями когда-либо происходил в народном собрании. Аргументы, которые иногда приводят исследователи в пользу такого решения, не кажутся слишком уж убедительными[47], тем более что в Спарте скорее всего полностью отсутствовало общественное судопроизводство. Что касается суда над Клеоменом, то крайняя скудость источников относительно деятельности спартанских правящих структур не дает нам возможности с уверенностью утверждать, что этот суд осуществлялся именно герусией. Но тем не менее это наиболее вероятное предположение.
Возвращаясь к аргосскому походу Клеомена, отметим еще несколько моментов. Именно здесь Клеомен одержал самую памятную свою победу (у Сепии близ Тиринфа), и именно здесь он проявил исключительные даже для спартанца жестокость и вероломство по отношению к своим поверженным врагам. Он обманом выманил из святилища 50 знатных аргосцев и тут же приказал казнить их (Her. VI, 79). Затем сжег дотла священную рощу, посвященную эпониму страны — герою Аргосу (VI, 80). Крайнюю степень цинизма он проявил и в отношении аргосского жречества. Когда один из жрецов храма Геры попытался помешать Клеомену как иностранцу совершить здесь жертвоприношение, царь «приказал илотам прогнать жреца от алтаря и подвергнуть бичеванию» (VI, 81). Один из возмущенных историков даже назвал такие действия Клеомена в Арголиде «негреческими актами вероломства и святотатства».
Во время этой экспедиции Клеомен продемонстрировал целый ряд черт, неотъемлемо присущих спартанской элите: неоправданную жестокость, вероломство, цинизм, потребительское отношение к религии и, возможно также, склонность к коррупции. Правда, судить Клеомена будут только за одно из этих преступлений — взяточничество, поскольку все остальные не относились в Спарте к уголовно наказуемым деяниям.
Не прошло и трех лет после первого судебного разбирательства, как Клеомена снова судили. Инициатором обвинения, как и в первом случае, был Демарат. Он помешал Клеомену в 491 г. успешно завершить поход на Эгину, добился его срочного отзыва в Спарту и последующего суда. В источниках нет сведений о сути обвинений Демарата, но скорее всего речь шла о том, что Клеомен был якобы подкуплен афинянами, заинтересованными в ослаблении Эгины. Доказательства, однако, были не очень убедительными, и Клеомен снова был оправдан.
Поскольку ни одно из обвинений против Клеомена не было доказано в суде, для Геродота так же, как и для нас, вопрос о том, был ли Клеомен взяточником или нет, остается открытым. Скорее можно думать, что обвинения во взяточничестве были одной из обычных для эфоров форм давления на царей.
Тем более что тот же Геродот приводит два любопытных эпизода, свидетельствующих скорее о неподкупности Клеомена, чем об его коррумпированности. Оба случая имели отношение к дипломатической деятельности царя.
Так, около 517 г. подкупить царя попытался бежавший в Спарту правитель Самоса Меандрий: он рассчитывал на получение военной помощи для организации сопротивления персам. Геродот утверждает, что Клеомен добился у эфоров санкции на немедленное выдворение Меандрия из Спарты, опасаясь, как бы тот не успел подкупить все руководство страны (III, 148). Геродот, рассказывая о реакции царя на предложение Меандрия, характеризует его как «справедливейшего из людей». Это — удивительная оценка, если учесть в целом весьма прохладное отношение Геродота к Клеомену.
47
ТакД. Макдоуэлл полагает, что по крайней мере в двух случаях, когда речь шла о царской власти, судебное разбирательство проходило в апелле (MacDonell D.M. Spartan Law. Р. 134 f.). Именно так, по его мнению, можно понять слова Геродота и Ксенофонта: «Спартиаты решили вопросить оракул в Дельфах» (Her. VI, 66, 1) — в случае с Демаратом, и «город выбрал царем Агесилая» — в случае с Агесилаем (Xen. Hell. III, 3, 4). Мы полагаем, что за этими общими формулировками вовсе не обязательно скрывается спартанская апелла. Дело в том, что в большинстве случаев, когда речь идет о функционировании спартанского государственного аппарата, древние авторы не называют орган, который санкционировал ту или иную акцию, а просто говорят, что «спартанцы решили или сделали» то-то и то-то. В Спарте скорее всего полностью отсутствовало общественное судопроизводство, а процесс принятия решений не носил публичного характера и был скрыт не только от иностранцев, но и от собственных граждан.