В период между двумя мировыми войнами, особенно среди германских антиковедов, усилился интерес к Спарте и наметился новый поворот в освещении Спарты и всего спартанского. Идеализация тоталитарного режима дорийской Спарты стала характерна для большинства германских ученых, даже таких крупных величин, как Гельмут Берве и Томае Леншау. Так, по мнению Г. Берве, одного из ведущих антиковедов Германии[81], спартанский космос «произрастал из вечных глубин народной души». Ни один законодатель не мог бы придать «спартанскому духу ту великолепную застывшую форму, которую он пронесет через столетия. Это — работа времени»[82]. Что касается событий у Фермопил, то, по мнению Берве, героизм трехсот спартанцев во главе с Леонидом состоял в том, «что они, находясь далеко от родины, в месте, куда их поставил приказ, стояли насмерть по единственной причине — таков был приказ». И вот его окончательная оценка гибели Леонида и его отряда: «Как величие, так и влияние поступка было именно в его бессмысленности»[83].
Идеи Г. Берве широко использовались в пропагандистских целях лидерами национал-социализма. Вспомним, например, заклинания Геринга, обращенные к немецким солдатам во время решающих боев за Сталинград. Он призывал их сражаться так же храбро и самоотверженно, как за два с половиной тысячелетия до них сражался царь Леонид со своими тремястами спартанцами. Сам Г. Берве за несколько дней до капитуляции Германии прочитал в Мюнхене доклад на тему «Спарта».
В послевоенный период появилось немало специальных исследований, в которых рассматриваются спорные вопросы, связанные с данной проблематикой[84]. Не пропал интерес к сюжетам, связанным с Фермопильским сражением, и в новейшей историографии.
Первое военное столкновение Запада и Востока, определившее на многие века путь развития европейской цивилизации, произошло в начале V в. Греческим государствам во главе с Афинами и Спартой удалось дать отпор армии Персидской державы. Если учесть совершенно несопоставимые финансовые и людские ресурсы противников, то победа эллинов в Греко-персидских войнах (500–449) кажется настоящим чудом. Вряд ли кто-либо, будучи в здравом уме, мог поверить, что эллины будут на равных сражаться с армией величайшей мировой державы, какой на тот момент была Персия. С момента образования Персидского государства в середине VI в. в его состав вошли такие крупнейшие восточные царства, как Вавилон, Лидия, Египет. Конечно, персидский царь Дарий, начиная кампанию против греков, даже не мог себе представить, что с Элладой ему не удастся справиться так же легко, как это сделали его предшественники на троне Кир Старший и Камбиз с многочисленными государствами Востока. Но в Греции ему пришлось столкнуться с совершенно иным человеческим материалом.
Что касается греков, то только в ходе этого столкновения они осознали свое принципиальное отличие от людей Востока и начали противопоставлять себя всему остальному миру. Идея национального единства, не чуждая грекам архаического периода, теперь, в момент наивысшего напряжения сил, взяла верх над извечной обособленностью отдельных городов-государств.
В ходе Греко-персидских войн окончательно сложился образ варваров как людей ущербных и во многих отношениях уступающих грекам. Прежде тема варваров звучала в литературе с явно негативным подтекстом лишь изредка, но начиная с V в. пренебрежительное отношение к ним стало общим местом во многих литературных произведениях. На этот новый подход, спровоцированный, в конечном счете, победой греков в войне с персами, не раз обращали внимание исследователи. Так, по словам Э. Д. Фролова, «у писателей собственно классического времени — афинских трагиков и Геродота — оппозиция эллины — варвары развернута в целую концепцию вечного радикального противостояния двух этнополитических комплексов: западного, эллинского, воодушевленного идеалами гражданской свободы, и восточного, варварского, исполненного деспотического или рабского начал… При этом укоренившееся представление о военно-политическом превосходстве эллинов над варварами не только демонстрируется (у тех же Эсхила и Геродота в описании решающих схваток греков с персами), но и развивается в телеологическую идею о естественной предназначенности варваров быть рабами у эллинов»[85].
Но победа в Греко-персидских войнах привела греков не только к осознанию своей национальной исключительности. Среди самих греков был выделен один народ, проявивший беспрецедентную отвагу в борьбе с персами. Этим народом были спартанцы. Их царь Леонид вместе со своим небольшим отрядом, защищая горный проход через Фермопилы, вступил в сражение с огромной персидской армией, прекрасно сознавая, что ни у кого из его воинов нет ни единого шанса остаться в живых. Подвиг царя Леонида и его отряда произвел огромное впечатление как на современников, так и на потомков. На этом примере воспитывались многие поколения греков. В глазах всей Эллады спартанцы стали восприниматься как особый народ, наделенный уникальными свойствами.
81
При нацизме Г. Берве занимал пост ректора университета в Лейпциге и был «военно-уполномоченным немецкой науки о древности».
84
Среди сравнительно новых и наиболее удачных исследований назовем в частности: Lazenby J. F. The Defence of Greece 490–479 ВС. Warminster, 1993; Hammond N. G. L. Sparta at Thermopylae; Flower?. A. Simonides, Ephorus and Herodotus… P. 365–379; CartledgeP. Thermopylae: The Battle That Changed The World. New York, 2006.