Античная традиция в том виде, как она представлена у Плутарха, приписывает Ликургу всю коллекцию особенностей государственной и общественной жизни Спарты. Эта традиция идет еще от Аристотеля. Великий политолог древности считал, что Ликург создал совершенно новую конституцию, регулирующую всю жизнедеятельность полиса (Pol. II, 9, 1 1273b 30–35)[7]. И в этом Аристотель по большому счету прав. Как правило, радикальные политические реформы всегда сопряжены с одновременным социальным реформированием общества. Конечно, не все преобразования были осуществлены Ликургом, но в главных чертах именно он был автором политического и социально-экономического реформирования спартанского общества на рубеже IX–VIII вв. Именно это основное качество законодательства Ликурга — его всеобъемлющий характер — и отметила традиция.
В полной мере этот взгляд характерен и для Плутарха. Знаменитый биограф рассказывает, что, когда Ликург вернулся в Спарту после длительного отсутствия, он немедленно «принялся изменять и преобразовывать все государственное устройство», поскольку «был убежден, что отдельные законы не принесут никакой пользы» (Lyc. 5, 3).
Предание приписывает Ликургу не только те установления, которые были прописаны в Большой ретре. Согласно Плутарху, Ликург также был автором общественных обедов и знаменитой системы спартанского воспитания (агогэ). Плутарх называет учреждение общественных трапез самым прекрасным преобразованием великого законодателя. Вот как он описывает сисситии: «Граждане собирались вместе и все ели одни и те же кушанья, нарочито установленные для этих трапез; они больше не проводили время у себя по домам, валяясь на мягких покрывалах у богато убранных столов, жирея благодаря заботам поваров… точно прожорливые скоты… Благодаря совместному питанию и его простоте богатство… перестало быть завидным… Невозможно было ни воспользоваться роскошным убранством, ни насладиться им, ни даже выставить его напоказ… коль скоро богач ходил к одной трапезе с бедняком. Нельзя было и явиться на общий обед, предварительно насытившись дома: все зорко следили друг за другом и, если обнаруживали человека, который не ест и не пьет с остальными, порицали его, называя разнузданным и изнеженным» (Lyc. 10).
С помощью общегражданских трапез, государственного воспитания и других подобных преобразований Ликург заложил основы нового общества, оказавшегося уникальным для Греции явлением. Благодаря резкому слому всех жизненных установок был искусственно создан новый гражданин, для которого интересы государства стояли намного выше его частных интересов. Прекрасно об этом сказал Плутарх: «Одним словом, он (Ликург. — Л.П.) приучал сограждан к тому, чтобы они и не хотели и не умели жить врозь, но, подобно пчелам, находились в нерасторжимой связи с обществом, все были тесно сплочены вокруг своего руководителя и целиком принадлежали отечеству, почти что вовсе забывая о себе в порыве воодушевления и любви к славе» (Lyc. 25, 5). В сисситиях культивировался дух воинского братства. Мнение узкого круга сотрапезников для любого члена обеденного клуба было настолько значимо, что полностью определяло стиль его поведения. На основе подобного самосознания в Спарте успешно формировалась массовая военная элита. Благодаря совместным трапезам ее участники начинали чувствовать себя в некотором роде братьями, словно члены средневекового рыцарского ордена, которые так себя называли уже официально. В условиях слабости семейных связей сисситии заменяли спартанцу семью, являясь, по сути дела, ее эрзацем.
Ликургу приписывают и установление так называемой ксенеласии, или изгнания чужеземцев. Действительно, в закрытом обществе, каким постепенно становилась Спарта после введения законов Ликурга, внешнее влияние было крайне опасно. Граждане не должны были иметь материал для сравнения, который мог привести их к крамольным мыслям. Причем ксенеласия предполагала не только удаление опасных иностранцев, но и запрет собственным гражданам покидать страну без разрешения властей. Плутарх совершенно верно охарактеризовал цели ксенеласии: «По этой же причине он (Ликург. — Л.П.) не разрешил выезжать за пределы страны и путешествовать, опасаясь, как бы не завезли в Лакедемон чужие нравы, не стали подражать чужой, неупорядоченной жизни и иному образу правления. Мало того, он изгонял тех, что стекались в Спарту без какой-либо нужды или определенной цели — не потому… что боялся, как бы они не переняли учрежденный им строй и не выучились доблести, но, скорее, страшась, как бы эти люди сами не превратились в учителей порока. Ведь вместе с чужестранцами неизменно появляются и чужие речи, а новые речи приводят новые суждения, из которых неизбежно рождаются многие чувства и желания, столь же противные существующему государственному строю, сколь неверные звуки — слаженной песне» (Lyc. 27, 6–9).
7
По мнению Аристотеля, Ликург и Солон отличались от обычных законодателей именно тем, что они были авторами не отдельных законов, а их комплекса, то есть конституции.