В рассказе Фукидида о гибели Павсания известное недоверие вызывает довольно пространный экскурс о некоем человеке из фракийского города Аргил, его бывшем возлюбленном, которого Павсаний послал с письмом к Артабазу. В стилистике исторического анекдота Фукидид рассказывает, как аргилец, узнав о приписке, «в которой значилось, что вестника следует умертвить», донес на Павсания эфорам. Ате с помощью предателя устроили регенту ловушку и получили наконец из первых рук доказательства его вины. В этой сказочной истории поражает столь не характерная для Фукидида словоохотливость: он самым подробным образом перечисляет красочные детали, связанные с предательством аргильца. Тут и бегство последнего на Тенар в качестве молящего о защите, и постройка им хижины, и прячущиеся в ней эфоры, подслушивающие разговор между Павсанием и его слугой… (I, 132,5–133).
Эта история считается откровенно невероятной и анекдотичной, но столь тотальное недоверие к рассказу об аргильце кажется нам излишне категоричным. Мы полагаем, что реальный эпизод впоследствии мог быть украшен выдуманными деталями в духе восточной сказки (например, требование убить вестника), и до Фукидида он, вероятно, дошел уже в сильно искаженном виде. Как нам кажется, ценность рассказа об аргильце заключается прежде всего в том, что в нем приведены конкретные данные о функционировании самого важного исполнительного органа власти в Спарте — эфората. Это — довольно редкое в традиции свидетельство о деятельности эфоров по сбору компромата на своих граждан[223]. Судя по сообщению Фукидида, именно эфоры лично вели следствие сперва по розыску связей Павсания с илотами, а затем с тем же тщанием расследовали донос аргильца, возможно, представившего письменные свидетельства вины своего господина.
Согласно Фукидиду, Павсаний, не желая быть арестованным и подвергнутым суду, бежал и умер от голода и жажды в святилище Афины Меднодомной. Фукидид рассказывает, как это произошло: «Когда Павсания пытались схватить на улице, он, как передают, узнал по выражению лица одного из эфоров, с какой целью тот подошел (и по едва заметному кивку другого эфора, дружески предупреждавшего его)» (I, 134, 1). Из этого следует, что по крайней мере один из эфоров проявил к Павсанию «расположение» и «благожелательность». Скорее всего здесь речь идет о личной дружбе.
Но почему Павсаний, готовый ранее предстать перед судом, теперь изменил свое решение и предпочел участь беглеца, молящего о защите? По-видимому, он уже нисколько не сомневался, что суд будет не на его стороне, и коллегия, состоящая из геронтов и эфоров[224], не простит ему подстрекательства илотов. Павсания ждал самый суровый приговор — смертная казнь, и этот приговор вопреки обычной практике могли привести в исполнение весьма оперативно. В такой ситуации регент предпочел искать убежище в храме, надеясь, видимо, что его родственники и друзья помогут ему бежать за пределы Спарты.
В сложившихся обстоятельствах власти не меньше, чем сам Павсаний, были заинтересованы в сокрытии его «преступлений», и потому открытый суд был им крайне нежелателен. Попытка эфоров арестовать Павсания была, возможно, сознательной провокацией. К этому выводу приходят, в частности, М. Лэнг и А. Блэмайр. По словам А. Блэмайра, «власти скорее всего были заинтересованы в том, чтобы не дать Павсанию возможности публично защитить себя. Регент слишком много знал и мог скомпрометировать весьма уважаемых в Спарте людей»[225]. А чтобы предотвратить его возможное бегство за пределы Спарты, вход в храм Афины Меднодомной замуровали[226]. Павсания, таким образом, устранили примерно так же и по тем же мотивам, что и царя Клеомена I. Фактическое убийство Павсания, совершенное без суда, вполне вписывается в обычную для спартанских властей реакцию на крайнюю для государственных устоев опасность.
Время смерти Павсания точно не установлено. Его определяют по-разному, от 476 до 466 г. Такой разброс мнений объясняется главным образом тем, что в экскурсах Фукидида о Павсании и Фемистокле отсутствуют какие-либо временные указания. Как правило, афинский историк ограничивается не обязательными и неточными отсылками, такими, например, как «немного времени спустя». С большей или меньшей определенностью, как правило, считается, что это произошло не раньше остракизма Фемистокла (471)[227] и не позже вступления на персидский трон Артаксеркса (465/4), которому Фемистокл, согласно Фукидиду, бежав в Азию, послал письмо (I, 137, 3). Мы присоединяемся к мнению тех исследователей, которые считают, что последовательность событий, начавшихся в 478 г., охватывает остальную часть десятилетия, но с большей уверенностью что-либо трудно утверждать.
223
Эфоры поощряли доносы, а доносчики в награду получали гарантию безопасности и, возможно, также какие-то статусные или материальные привилегии. Так, раскрыв заговор Кинадона, эфоры, по свидетельству Полиена, «без всякого смущения приказали убить всех, на кого был донос, за исключением самого доносчика» (II, 14, 1).
224
В тех случаях, когда суду подвергался царь или иные первые лица государства, герусия обязана была действовать совместно с эфорами, образуя с ними высшую судебную коллегию (Paus. III, 5,2).
226
Диодор добавляет деталь, видимо, сочиненную Эфором. По его словам, мать Павсания, не говоря ни слова, положила первый кирпич у входа в храм, тем самым указав эфорам, что надо делать (XI, 45,6–7).