Вторым крупным политическим актом Лисандра, прямо не связанным с его военной миссией, был созыв в Эфесе представителей местных олигархов. Съезд в Эфесе имел место сразу же по возвращении Лисандра из Сард (Diod. XIII, 70, 4). Эти две акции — союз с Киром и объединение олигархического движения в Ионии — можно считать главными политическими достижениями Лисандра в его первую навархию. Обе инициативы, особенно «партийное» строительство в Ионии, не были напрямую связаны с должностными обязанностями Лисандра как наварха.
Теперь посмотрим, каких успехов он добился на военном поприще в качестве командующего самым большим флотом, который когда-либо был у Спарты и ее союзников. В течение лета 407 г. никаких военных действий в Ионии, по существу, не велось. Лисандр был занят большой подготовительной работой: полным ходом шло строительство кораблей. Однако в целом спартанский флот ни по выучке, ни даже по количеству еще не был равен афинскому. Когда в октябре–ноябре 407 г. в Ионию прибыл Алкивиад во главе эскадры из 100 кораблей и сделал попытку вызвать Лисандра на сражение, то столкнулся с полным нежеланием последнего идти на какой-либо риск (Xen. Hell. I, 4, 21; 5, 10).
Но Лисандру и здесь сопутствовала удача. В отсутствие Алкивиада ему удалось одержать победу над афинянами в небольшой стычке у мыса Нотий (Xen. Hell. I, 5, 12–14; Diod. XIII, 71, 2–4; Plut. Lys. 5, 1–4). Потери афинян не превышали двух десятков судов. Но резонанс от этой стычки оказался неожиданно большим и, можно сказать, роковым для афинян. Сражение при Нотии послужило причиной отставки Алкивиада — единственного человека, который мог успешно соперничать с Лисандром. Это было третье достижение Лисандра, которое он по праву может разделить с истеричным афинским плебсом. По словам Д. Лотце, отставку Алкивиада можно считать «важнейшим результатом битвы при Нотии, которая при других обстоятельствах была бы для Афин лишь незначительным ударом»[237].
Весной 406 г. в Ионию на смену Лисандру прибыл новый наварх Калликратид. Этот человек был полной противоположностью Лисандру и по возрасту, и по политическим взглядам, и по дипломатическим способностям. Он был образцовым спартиатом, не обладающим гибкостью и изворотливостью Лисандра и полностью лишенным его цинизма и беспринципности. Возможно, за спиной Калликратида, провозгласившего своим политическим идеалом полный разрыв с Персией (Plut. Lys. 6), стояли противники сближения Спарты с еще недавним врагом Эллады.
Лисандр, поскольку срок его навархии закончился, обязан был передать флот Калликратиду и возвратиться домой. Формально он так и поступил. Но разочарование и недовольство своей отставкой он выместил на Калликратиде, максимально затруднив положение нового командующего. С другой стороны, интриги Лисандра, направленные лично против Калликратида, были первым его нелояльным шагом по отношению к своему государству. Во-первых, он оставил спартанский флот без денег, вернув остаток полученных от персов субсидий Киру, а не передав их Калликратиду (Xen. Hell. 1,6, 10; Plut. Lys. 6,1). Во-вторых, он настроил Кира против Калликратида. Когда новый наварх вынужден был просить денег у персов, Кир продержал его два дня в передней и отпустил ни с чем (Xen. Hell. I, 6–8; Plut. Lys. 6, 5–8). И, наконец, Лисандр использовал лично преданных ему людей в Малой Азии для того, чтобы создать отрицательное общественное мнение в отношении Калликратида (Xen. Hell. I, 6, 4). Надо заметить, что одним из лозунгов, распространяемых друзьями Лисандра, было требование к спартанскому правительству отменить закон о сменяемости навархов. Вероятно, эта кампания против Калликратида была инспирирована самим Лисандром, которому вовсе не хотелось, чтобы плодами его трудов воспользовался другой.
Уже на первом этапе своей карьеры заметны усилия Лисандра наделить должность адмирала (наварха) новым содержанием. Все свои способности администратора и дипломата Лисандр направил на усиление политических аспектов своей власти. Сосредоточение в руках наварха одновременно военной и политической власти, их тесный синтез и вызвали к жизни тот кратковременный феномен, который можно охарактеризовать как максимальное приближение навархии к царской власти. Этот момент отметил Аристотель, правда, несколько преувеличив значение навархии. По его словам, «наряду с царями, которые являются несменяемыми полководцами, навархия оказалась чуть ли не второй царской властью» (Pol. II, 6, 21, 1271а 38–40).
237