Решение герусии заставило Агиса и его сторонников в свою очередь отказаться от легитимных мер и прибегнуть к иным, уже незаконным способам решения проблемы. Агис отстранил от власти всех законно избранных эфоров 243/242 г. и назначил на их место своих ставленников (Plut. Agis 12, 4–5). Это первый случай в истории Спарты, когда эфоры были не избраны, а назначены царем. С помощью «карманных» эфоров под надуманным предлогом[307] Агис добился детронизации царя Леонида, а на его место посадил своего родственника и сторонника Клеомброта II. Среди эфоров нового призыва был и дядя Агиса Агесилай. Ему было поручено воплотить в жизнь ретру Лисандра.
Агис превысил свои полномочия, нарушив тем самым негласный договор о распределении властных функций между царями, геронтами и эфорами. Он стоит в начале того процесса, который будет завершен Клеоменом и Набисом. Агис еще не уничтожил традиционную спартанскую диархию, но избавился от неугодного ему соправителя. Он также не уничтожил эфорат, но отменил выборность и стал сам определять состав коллегии эфоров. Сознательно, видимо, Агис не стремился к монархической власти, но даже этот идеалист и романтик был вынужден прибегнуть к силовым методам для осуществления необходимых его родине реформ. Недаром его главный политический оппонент царь Леонид обвинял Агиса в том, что «молодой царь сулит беднякам имущество богатых в виде платы за тираническую власть» (Plut. Agis 7,8).
Однако Агис не успел осуществить самой важной части задуманных реформ — перераспределить землю в пользу люмпенизированной части гражданства и периеков. По версии Плутарха, вина за невыполнение программы в полном объеме лежит на дяде царя — Агесилае. Именно он «погубил и расстроил прекраснейший замысел», убедив Агиса начать реформы с отмены долгов — меры, которая в основном затрагивала интересы незначительной по своей численности имущей части гражданства. Долговые обязательства были демонстративно сожжены на спартанской агоре (Plut. Agis 13, 3–4).
То, что Агис пошел на поводу Агесилая, частично можно объяснить политической наивностью и нерешительностью юного царя. Он не сумел преодолеть глубокого уважения к Агесилаю, человеку намного старше себя и к тому же своему ближайшему родственнику. В изображении Плутарха — Агесилай эгоист, корыстолюбец и негодяй, думающий только о собственной выгоде. Действительно, «вклад» Агесилая в провал реформ велик. Похоже, Агесилай рассчитывал использовать племянника как марионетку, которой легко можно манипулировать. Он хотел с его помощью одним махом избавиться от собственных долгов, и в этом он был не одинок. К тому времени назрел конфликт между должниками, являвшимися крупными землевладельцами, и их кредиторами, то есть между двумя группами внутри одного и того же клана знатных и богатых спартиатов.
Про Агесилая, однако, нельзя сказать, что он в одиночку подрывал власть и авторитет юного царя. Были и другие спартанцы, выступавшие за то, чтобы реформы не осуществились в полном объеме. Плутарх говорит о тех, кто был заинтересован исключительно в отмене долгов и больше ни в чем. Это — крупные землевладельцы наподобие самого Агесилая, которые «расплатиться с заимодавцами не могли, а терять землю не хотели» (13, 2)[308]. Эти люди, несмотря на свою малочисленность, обладали реальной политической властью и смогли саботировать самую главную часть реформ — перераспределение земли, которое затрагивало их интересы. Видимо, с известным сочувствием к агитации Агесилая о необходимости прежде всего кассировать долги отнеслись и те несколько сотен небогатых спартиатов, которые также освободили свои клеры от долгов. Их вряд ли привлекала перспектива слишком резкого увеличения гражданского коллектива и необходимость делиться привилегиями с бывшими маргинальными группами, которые вдруг могли стать полноправными гражданами.
Не доведя реформы до конца, Агис в 241 г.[309] во главе спартанского войска отправился на помощь своему союзнику Арату, чтобы принять участие в кампании против этолийцев. Возможно, Агис был поставлен во главе армии усилиями Агесилая, который, использовав полномочия эфора, отправил племянника подальше от Спарты (Plut. Agis 14, 1). Но скорее всего Агис, охваченный романтическим представлением о верности друзьям и желанием проявить себя на поле боя, сам мечтал отправиться в поход. Покинуть Спарту в столь ответственный момент было крайне неосторожно с его стороны, однако для укрепления своего авторитета он очень нуждался в каком-нибудь кратком, не очень удаленном от Спарты и, конечно, победоносном походе. Но Агиса, казалось, преследовали неудачи: Арат отказался от его помощи, и спартанский царь бесславно вернулся домой. Ничто так не могло повредить престижу и авторитету Агиса, как неудача на военном поприще, какими бы причинами она ни объяснялась.
307
«На основании одного древнего закона, запрещавшего Гераклидам приживать детей с чужестранкой и грозившего ему смертью, если он покидает Спарту, чтобы поселиться в другой стране» (Plut. Agis 11). Плутарх — единственный автор, который упоминает о подобном законе. Скорее всего речь могла идти не столько о писаном законе, сколько о многовековой практике, вписывающейся в общую концепцию ксенеласии. Леонид, проведший многие годы за границей, стал для спартанцев чужеземцем, к которому позволительно было применить, пусть и в искаженной форме, освященную еще Ликургом норму. Диффамация Леонида скорее всего проходила в рамках именно такой «новой» концепции ксенеласии. Хотя тот факт, что Леонид имел жену не спартанку и даже не гречанку, не помешал ему в 252 г. занять престол. В тот момент на такую «мелочь» не обратили внимания. Но при острой партийной борьбе в ход шли любые аргументы, способные скомпрометировать противника.
308
Долги у имущей части спартиатов были результатом роскошного образа жизни. Филарх дает описание дорогостоящих пиров, которые устраивали богатые граждане (FHG I. 346).
309
Это единственная дата царствования Агиса, которая может быть определена с достаточной степенью точности.