Выбрать главу

Более значимы совпадающие друг с другом свидетельства двух других близких друзей Игнатия. Манар в одном из своих «Увещеваний»[225] говорит нам, что во время духовных упражнений после своего обращения Игнатий «выполнял в основном два упражнения, а именно размышление “О двух хоругвях” и “О Царе Небесном”, готовясь к войне с дьявольским врагом и с миром». В неизданном увещевании 1554 г.[226] Надаль также заявляет, что в Манресе «Господь наш сообщал ему Упражнения, ведя его таким образом к тому, чтобы он всецело посвятил себя только служению Богу и спасению душ. Он особенно ярко явил свою набожность в двух упражнениях, а именно в размышлении о Царе и о хоругвиях. В них он осознал, в чем его предназначение и в чем он должен усердствовать и в чем видеть цель всех своих дел, к которой стремится также и Общество». Что касается размышления о Царе, то эти тексты только подтверждают то, что, как мы видели, явно проистекает из роли «Цвета святых» (Flos Sanctorum) в обращении Игнатия, особенно если, что более вероятно, он читал этот труд в издании с предисловием брата Гауберто Вагада: это размышление – не что иное, как основные мысли, связанные с обращением святого, изложенные для всеобщего применения.

Вопрос об источнике размышления «О двух хоругвях» может вызвать сомнения: о. Ф. Турнье[227] сравнил общий план этого размышления с проповедью бенедиктинского аббата аббатства св. Василия Вернера, умершего в 1174 г., и сходства их, ничуть не умаляющие оригинальности Игнатия, между тем таковы, что трудно счесть их случайными и не признать некоторой зависимости современного текста Упражнений от этой проповеди. Однако ничто не позволяет полагать, что Игнатий мог листать первопечатный латинский текст Вернера до учебы. Зато ничто уже не мешает допустить, что в Париже средневековый автор мог просто вдохновить его на то, чтобы завершить изложение размышления, вся основная суть которого, так тесно связанная с размышлением о Царе, существовала в виде набросков еще со времен Манресы.

Нужно ли относить к манресским Упражнениям также предварительное рассуждение под названием «Начало и основание» и «Размышление ради обретения любви Божией», расположенное перед четвертой неделей[228]? Я бы отнесся к такому утверждению с большим сомнением, несмотря на текст Поланко, на который опирается о. Кодина, особенно в связи со вторым из этих Упражнений. В том, что Игнатий мог уже тогда предложить рассуждение о дарованных Богом благодеяниях, составляющее первый пункт «Размышления ради обретения любви» и представляющее собой общее место христианского благочестия, нет ничего невероятного. Но характерное развитие этого размышления в последующих пунктах, где Игнатий призывает рассмотреть Бога и Его благодеяния через Его присутствие, всемогущество и существо, подразумевает схоластические положения о Божией безграничности, содействии (concours) и образоподобии (exemplarité) и вряд ли могло появиться до обучения в Париже[229].

Что до «Начала и основания», то ни в одном документе времен Манресы или Алькалы оно не упоминается. Кроме того, не преувеличивая значение этого факта, мы можем отметить, что в заметках Хельяра об Упражнениях это рассуждение находится в начале, между пятью из двадцати примечаний окончательного текста и предупреждением о благожелательности в толковании услышанных слов, которое следует здесь за названием и предшествует «Началу и основанию»[230]. Можно задаваться вопросом, находилось ли уже «Начало и основание», как сейчас, на видном месте в начале Упражнений, когда делались эти заметки; не было ли оно в то время всего лишь предварительным замечанием, призывающим к безразличию (как пятое примечание призывает к великодушию), замечанием, чью важность и действенность Игнатий лучше ощутил лишь с опытом и потому наконец отделил его от остальных примечаний, чтобы сделать отправной точкой для Первой недели и для всех Упражнений в целом. В сущности, то, как «Начало и основание» представлено в директории, продиктованной самим Игнатием о. Виктории[231], как кажется, подтверждает эту гипотезу: рассуждение о цели человека и средствах ее достижения полагалось представлять упражняющемуся после примечаний 1, 20, 5 и 4, и способ его представления показывает, что это не великий принцип, призванный властвовать и управлять всей нашей духовной жизнью, но ряд практических замечаний, помогающих разъяснить упражняющемуся необходимость выполнения Упражнений перед избранием своего положения и образа жизни[232]. Кроме того, если идея служения Богу, и служения возвышенного, с самого начала главенствует в духовной жизни Игнатия, то более отвлеченная, более рассудочная концепция цели и средств, соразмерности средств цели, необходимости безразличия к этим средствам, как кажется, занимала свое место в его мысли постепенно, по мере ее развития. Она не сразу стала такой четкой, как в начале Упражнений: это происходило по мере того, как учеба знакомила его со все более умозрительными соображениями, а опыт и действие Божие в его душе развивали в нем – наряду с великодушным порывом служить Богу, не оставлявшим его никогда, – привычку к строгому рассуждению, к глубокомысленому и разумному взвешиванию ценностей, что также станет отличительной чертой его жизни и правления.

вернуться

225

О. Manare, Exhortationes, Bruxelles, 1912, p. 344.

вернуться

226

Цит. по: P. Leturia, Nuevos datos sobre S. Ignacio, Bilbao, 1925, p. 65, и в AHSI, 5 (1936), p. 24, not. 79. [Ныне опубликовано в Pontes Narr. I, p. 307].

вернуться

227

F. Tournier, Les «Deux cité» dans la littérature chrétienne, Études, 123 (1910), p. 648 ss.; два текста опубликованы параллельно на с. 658. Тот же текст есть в Miscellanea, приписываемом Гуго Сен-Викторскому (PL 177, 496); но первенство принадлежит Вернеру (texte, PL 157, 1144), чьи Defl orationes были опубликованы в Базеле в 1494 г. и, следовательно, могли быть прочитаны Игнатием. О. Дюдон, p. 283–285, считает, что зависимость от этого источника вероятна, постольку поскольку речь идет об окончательной редакции текста, сделанной Игнатием; о. Кодина (A. Codina, Los orígenes… p. 196, et Ex. M., Introduction, p. 125–126) отказывается принимать эту версию как недостаточно доказательную.

вернуться

228

Утвердительный ответ на этот вопрос см. в A. Codina, Los origenes… p. 45 et 52.

вернуться

229

Также и в другом отрывке (п. 39) в связи с испытанием на предмет слов упоминается этот тройной способ пребывания Бога в творениях с использованием столь же классического различения considerare, meditari и contemplari. Такая терминология не могла быть использована до Парижа. – [Недавно, однако, был указан ряд других источников. Не могли ли они ознакомить Игнатия с этой терминологией еще до обучения в Париже? Эти источники представляют собой применявшиеся в те времена руководства по исповеди. Cf. I. Claveras, Los «Confessionales» у los Ejercicios de S. Ignacio, AHSI, 17 (1948), p. 51–101].

вернуться

230

Ex. M,p. 624.

вернуться

231

Ех. М., р. 792; ср. с. 751 об этой Директории, продиктованной, несомненно, в 1555 г.

вернуться

232

В марте 1525 г. Мигель де Эгиа перепечатал в Алькале Arte de servir a Dios францисканца Альфонсо де Мадрида, опубликованное в Севилье в 1521 г.; несколько месяцев спустя Игнатий прибыл в Алькалу и там завязал тесное знакомство с Диего де Эгиа, братом печатника Мигеля; не читал ли он эту новую книгу, которая могла его привлечь тем более, что в ней уже начиная с заглавия звучит важнейшая для него идея служения Богу? В начале же первой части Arte есть Primero notable с резюме, которое обобщает идею книги и начинается с воспоминания о творении, и Segundo notable, где читателю внушается необходимость всегда помнить о цели, которая должна руководить нами во всех наших действиях, – об исполнении воли Божией… Без сомнения, довольно расплывчатое изложение францисканца и решительно сжатую формулу Игнатия, столь индивидуальную по форме, разделяет большое расстояние. Но влияние все же очень вероятно и говорило бы о том, что именно к этому времени восходят первые истоки «Начала и основания». Arte можно найти в Nueva Bibliotheca de Autores espanoles, Escritores Misticos, I, Madrid, 1911, p. 588–634, где точно воспроизводится алькалинское издание.