Самому профессору Керну было уже за пятьдесят, но этот энергичный человек с прямым и открытым характером казался мне воплощением настоящего германского духа. Мы познакомились совершенно случайно, но чувствовали себя так, будто знаем друг друга давно. Одно время мы виделись почти каждый день, вместе переводили «Лунь юй»[19] и «Чжун юн»[20]. Керн мечтал написать многотомную «Историю мира» и в этом масштабном труде подвергнуть Китай и страны Запада доскональному исследованию с позиций сравнительно-исторического подхода и сравнительной культурологии. Изучение китайских классиков тоже было частью этого грандиозного плана. Стиль ученого часто заставлял меня вспоминать об «универсальных гениях» в истории Германии – великих мэтрах, достигших успеха во многих областях знания. Иногда я подшучивал над ним, говоря, что он слишком много мечтает, – профессор смеялся и соглашался со мной. Иногда он уличал меня в излишней критичности; я, конечно же, не обижался.
Профессор Керн и его жена очень беспокоились о том, как я живу. За десять лет в Германии я так и не накопил денег на приличное пальто. Оказавшись в Швейцарии как раз к зиме, я все ходил в своем тоненьком коверкоте, купленном одиннадцать лет назад еще в Китае. Супруги Керн посмеивались и называли его «ментельшен» – пальтишко, плащик. Жена профессора неоднократно штопала прорехи на моей одежде, а еще связала мне свитер; все это вызывало вполне понятные чувства в сердце человека, более десяти лет скитавшегося по чужим краям вдали от родных деревень и колодцев. В моем дневнике после даты «20 ноября 1045 года» об этом сказано так:
Проф. Керн уговаривает меня любыми способами остаться. Я знаю его недавно, но между нами установились отношения, даже, пожалуй, более высокие, чем между учителем и учеником; я не могу не испытывать к нему сильной привязанности. И он не хочет, чтобы я уезжал. Я человек эмоциональный и впечатлительный, конечно же, расставаться будет тяжело. Не знаю, почему небо сделало меня таким?
Вот насколько глубокие чувства я испытывал. Эту супружескую пару я буду помнить до конца своих дней. После возвращения в Китай я несколько раз писал им, они отвечали, ну а потом – «жизнь, дела, заботы» и так далее. До сих пор каждый раз, думая о них, я ощущаю сердечное волнение; нахлынут воспоминания, и радость, и боль одновременно – именно так, как говорится: «И в кислом сладость есть, и в горьком – острота».
Еще я вспоминаю австрийских ученых Шмидта и Копперса [21], возглавлявших так называемую Венскую школу [22]. Они были антропологами и, как ни странно, католическими священниками. Когда разразилась Вторая мировая война, Австрия очень быстро оказалась поглощена нацистской Германией; спасаясь от этого бедствия, они бежали в Швейцарию и обосновались неподалеку от Фрайбурга в сельском местечке Фройдевилле, где была довольно богатая библиотека. Сюда приезжали многие крупные представители Венской школы и зарубежные ученые, здесь велась активная исследовательская работа. Впервые я увидел профессора Керна 23 октября 1945 года на вечере, который устроил Нойверт, управляющий пансиона Св. Августина. Второй раз мы встретились два дня спустя как раз в этом научно-исследовательском институте в Фройдевилле. Там же я познакомился с японским ученым Нумасавой.
Шмидт ранее преподавал в Китае, в пекинском католическом университете Фужэнь, а здесь был главой Венской антропологической школы. Он написал много научных трудов, создал целую систему классификации языков, в мире наук о человеке его имя было широко известно. Я с чувством глубокого уважения общался с этими людьми; они принадлежали к «святым отцам», но в них самих не было ничего ханжески-религиозного. Исследуя другие религии, они придерживались вполне объективного подхода. Я думаю, их можно считать настоящими учеными.
По рекомендации профессора Керна я был принят швейцарским банкиром и популяризатором науки Альфредом Сарасином. Этот мультимиллионер интересовался индологией и собрал по этой теме солидную библиотеку, которой с его разрешения пользовались многие ученые. Должно быть, по этой причине профессор Керн и посоветовал мне свести с ним знакомство. Сарасин жил в Базеле, довольно далеко от Фрайбурга, добираться нам пришлось на перекладных. Я с изумлением рассматривал библиотеку Сарасина, трудно было представить себе, что во «всемирном саду» окажется такой уголок индологии. Хозяин пригласил нас выпить чаю с пирожными. Потом мы распрощались и отправились к одному пастору, много лет прожившему в Китае. Звали его Гельтцер, и он пригласил нас отужинать. Когда мы вышли от него, было уже довольно поздно; на вокзале нам сказали, что прямых поездов до Фрайбурга в это время не бывает. Делать нечего, я сел на какой-то поезд, полагая, что Швейцария – страна маленькая, и на какой ни сядь, все равно доедешь, куда тебе надо. Однако, очутившись в вагоне, я совершенно перестал понимать, где север, а где юг, где запад и где восток. Все смешалось.
19
«Лунь юй» – изречения Конфуция, записанные его учениками после смерти учителя; главный текст конфуцианства. –
21
Вильгельм Шмидт (1868–1954) – немецкий антрополог, этнограф, лингвист, католический священник, создатель теории прамонотеизма. Вильгельм Копперс (1886–1961) – австрийско-немецкий этнолог, богослов, социолог и лингвист, ближайший соратник В. Шмидта и защитник его теории происхождения религии. –
22
Венская школа (Культурно-историческая школа) во главе с католическим патером В. Шмидтом придерживалась теории прамонотеизма и стремилась поставить этнографию на службу догматам церкви. –