Особенно запомнилось организованное с большим размахом приветственное собрание. Мероприятие проводилось в жилом районе на спортивной площадке средней школы, где соорудили специальную трибуну. В собрании приняло участие десять тысяч человек, в основном это были рабочие, жившие в высотных зданиях вокруг стадиона; их семьи смотрели на праздник с балконов своих квартир и тоже принимали в нем своеобразное участие. Под громкие аплодисменты был поднят красный флаг. Каждый выступающий с воодушевлением воспевал китайско-индийскую дружбу. По стадиону волнами разливалась энергия доброжелательности. Перед закрытием собрания молодые индийцы выстроились в две шеренги, взялись за руки, а мы, китайские гости, прошли посередине. Прекрасная организация и подготовка этого мероприятия произвели на нас глубокое впечатление. К тому времени, как мы сели в машину и отправились в отель, уже совсем стемнело. Наша машина проезжала как раз под огнями «Ожерелья принцессы». Два ряда фонарей, каждый из которых был подобен сияющей в ночном небе жемчужине, подсвечивали дугу морского берега до самого горизонта. Эта картина навеяла воспоминания о том, как двадцать семь лет назад я вместе с индийскими друзьями из мира литературы и искусства участвовал в Фестивале Огней. Время идет, а наша дружба только крепнет. Сегодня мы снова приехали в Мумбаи, и мне трудно было сдержать волнение.
Мумбаи – молодой промышленный город, а Кочин – его младший брат. Долгое время я был уверен, что для воспитания чувства прекрасного следует посещать только древние исторические места и памятники. Мне нравилось бродить среди руин или под сводами старинных пагод и буддийских храмов, а размышления о прошлом доставляли большую радость и заставляли трепетать перед древностью. Часто я мог увлечься так, что забывал обо всем вокруг. Развивающиеся индустриальные города меня не особенно интересовали. Однако, оказавшись в Мумбаи, я понял, что этот город является свидетелем новой истории и символом дружбы. Возле величественных ворот, на шумных улицах, рядом с устремляющимися ввысь домами, в выстроившихся в ряд торговых лавочках мы можем ностальгировать о прошлом, одновременно вглядываясь в туман будущего. Когда мы видим крепко стоящий на ногах индийский народ, когда думаем о павшем колониальном режиме, наблюдаем за голубями, слышим шум морских волн, хочется спросить: «Задаешься вопросом: кто правит судьбою всех живых на бескрайной земле?»[49] Ответ прямо перед глазами. Мумбаи, который многое повидал, ответил на этот вопрос.
Индиец, обнимающий ребенка
Прошло уже больше двадцати лет, но я до сих пор вспоминаю индийца, держащего на руках ребенка. Особенно живо его образ встает передо мной сейчас, когда я в третий раз ступил на индийскую землю. Вглядываясь в людей, сходящих с поезда, я представлял, как этот человек вдруг появится из шумной толпы; по-прежнему одетый в неброскую одежду и с добродушной улыбкой на смуглом лице. Малыш трех-четырех лет у него на руках будет тянуть ко мне крохотные ручки, на его румяных щечках появятся ямочки от улыбки… Конечно, я понимал, что это лишь мои воспоминания о давно минувшем.
На севере Китая в то время была зима – кружился белый снег и замерзали реки; здесь же, в Индии, где нам посчастливилось оказаться, круглый год царит цветущее лето. Наш поезд мчался на север в сторону Индо-Гангской равнины. Кто бывал в Индии и ездил здесь на поездах, наверняка отмечал некоторое своеобразие конструкции местных поездов. В привычном для нас вагоне есть двери с каждого торца, поэтому можно пройти от головы до хвоста поезда даже во время движения. Индийские вагоны не соединяются дверями между собой, вход и выход есть только сбоку, а значит, перейти к соседям можно только когда поезд стоит на станции. Едва состав трогается с места, каждый вагон превращается в независимое государство.
Мы ехали в специальном вагоне, который был прикреплен к головному. Там были гостиная, спальня, столовая и так далее – словом, все, что могло нам понадобиться. Когда поезд тронулся, мы оказались в нашем замкнутом мирке и как будто были отрезаны от остальной цивилизации. Вокруг меня, за исключением двух индусов, были одни китайцы, все говорили по-китайски и обсуждали в большинстве своем китайские дела. Только посмотрев в окно, можно было удостовериться, что поезд мчит по землям Индии – там виднелись горные пики, возвышающиеся по обеим сторонам железнодорожного полотна, густые леса, журчащие ручейки, бурные реки, рисовые поля, цветущие буйным цветом кусты и деревья, работающие крестьяне, дым, обозначающий, что где-то есть человеческое жилье. Иногда удавалось рассмотреть даже сидящих на деревьях павлинов; порой казалось, что на поле работают крестьяне, но, если приглядеться получше, становилось ясно, что это прыгают обезьяны. Здесь, только здесь я почувствовал, что мы уехали на тысячи километров от родины.
49
Мао Цзэдун. Чанша. Перевод С. Маршака. Цит. по: Мао Цзэдун. Восемнадцать стихотворений. М.: Правда, 1957. Серия «Библиотека «Огонек» № 38. С. 3.