— Марковей, суй лопатой веселей!
— А ты, Сидор, что лопату-то, как девку, оглядываешь?
— Девку-то выбираешь, как лопату али по любви?
— Любить люби, а собрался жениться — гляди.
— А ну, тормозовские, покажем лежебочинским!
Могут ли женщины остаться в стороне, не подсыпать в этой шутейной перепалке пороху в общий заряд.
— Нечего призводиться над нашими мужиками: и так им тошнехонько, что каждую зиму штаны не сходятся!
— Филька, не сватай тормозовских девок: они целоваться не умеют!
— Наша девка поцелует в промежганье — до покрова не забудешь!
Расчищена площадка. Под смех, под шутку-прибаутку одолели миром работу.
— Пока перемешкалось дело, по цигарке изожгем да опять почнем. Ребятишки, сбегайте за Михеем Астафьевичем. Пора, мол, ердань присекать.
На другой день от церкви шествие черным потоком сливается с бугра к реке. Студененько сегодня, но все в центре шествия без шапок, иконы прихвачены полотенцами.
Во льду вырублен большой крест, пока не заполненный водой, кругом вморожены молодые сосенки. Толпится народ, настроение торжественное.
Начинается освящение. В основании креста — широкая ледяная чаша. Плотный человек без шапки, в черненом полушубке, поярковых пимах, бьет ломом в дно чаши, и выпрыгивает оттуда кудрявый, булькающий столбик воды. Заполняется чаша, светлый поток растекается по кресту. Поп читает молитву, опускает крест в воду. Народ набирает в бутылочки «святую воду», ломает сосенки и расходится по домам.
Эх, нет в живых Ивана Поликарповича… Нет теперь мужика ему под стать: на семерых лошадях один зимой по сено без шапки ездил! Воз накрячит — бастрик[17] гнется, передовики[18] рвутся. Ни одну ердань не пропускал. Привезут его в кошовке в тулупе голого. Распахнется, станет на веник, выльет на себя ведро «святой воды», падет на лошадь и домой.
Угомонились бураны, пометались в густой сетке березняка и опали в сиверах-завалах. Крепок еще ночами мороз, потрескивают тесовые крыши, да холодно месяцу одному в небе — побелел, съежился на один бок, опускается над деревней, чтоб погреться над печной трубой. Еще хрустки утренники с застывшим покоем, избяными дымками, бегущими по невидимой лесенке, розовеющие при встрече с солнцем.
Поежится утро в полусне, а вставать-то надо. Откроет глаза и вскинет брови — лес стоит серебряной громадой, чуден в блестках и полутенях! Пролетят над избами красные снегири, подуют в мягкую дудочку: люди, — утро, люди, — утро! Им ответит с наличины нахохлившийся воробей: жив-жив!
Скоро побледнеют и оплывут игольчатые морозные узоры на оконном стекле. Избы сдвинут на ухо снежные шапки, подставят солнцу заиндевевшие чубы, зарябят тонким паром.
Встряхнется воробей над окном, попрыгает и, согретый пристенным теплом, почирикает совсем коротенькую песенку. Как быть воробью: радости много, а песенка короткая? Можно повторить ее много-много раз. Падает песенка на завалину, бередит радостью подоконную черемуху. Хорошо-то как… хорошо! Заслушалась черемуха, оброняла к ногам утренний кружевной наряд. Притаяла завалинка от теплой песенки и кадит паром.
Грустно стало зиме. Что вспоминала она? По точеной сосульке быстро-быстро побежала светлая капелька, другая… «Цирк, цирк», — плачет зима, собирая крупные слезы в ледяную чашечку у стены. Погорюет немного под нехитрую песенку воробья, потом спохватится и приморозит веник на закапанном крыльце.
Сколько дел переделано с утра! Из полена вытесал коньки, очистил стеклышком, прожег дырочки, свил из конопли веревочки, подковал коньки полоской жести. Покрасить бы, да нечем. Ладно, когда на пасху будут красить яйца луковыми очистками, накупаю коньки в чугунке. Надо поспеть управиться с лотком. Вытесал его из сосновой плашки, прибил поперечинку, чтоб не выкатывался из-под живота. Обмажу коровяком, наморожу льду и полетаю с горы!
Скоро масленица. Готовятся люди проводить зиму, — погостевала и хватит. У нас будут печь блины! Целую неделю ждешь желанного утра, когда услышишь чиркание ножа или шкворчание сала на скороводке. Под потолком бродит вкусный запах, в печи громко трещат дрова. Стена в трепещущем свете полощется розовой рубашкой на ветру.
— Мужики, — мать стучит сковородником по брусу полатей, — похватайте блинков да по солому.
Мы с братом уже за столом. Вот он пышет жаром, в мелких пупырьках, весь желтый круг оторочен тонким кружевным узором… Вкусная масленица, как долго ждать тебя!