Под стать им были и публикации в дни процессов представителей советской творческой интеллигенции. М. Кольцов (Фридлянд) напечатал статью под названием "Свора кровавых собак". Прежних лидеров большевиков он называл "злыми двуногими крысами", "прожжёнными мерзавцами", "гиенами и шакалами". Названия других статьей демократических писателей также говорили сами за себя: "Ложь, предательство, смердяковщина" (Бабель), "Чудовищные ублюдки" (Шагинян), "Путь в гестапо" (М. Ильин, Маршак). Карикатурист Б. Ефимов, брат Кольцова, откликнулся на третий московский процесс рисунком двухголового зверя-монстра, одна голова которого имела лицо Троцкого, другая ― лицо Бухарина.
В отличие от народа, который высказывал на митингах то, что он действительно думал о подсудимых, хотя и в рамках предписанной партийно-марксистской фразеологии, многие представители демократической интеллигенции СССР в своих публичных высказываниях о процессах явно насиловали собственную природу. Лишь в разговорах между собой они отводили душу: называли осуждённых "невинно пострадавшими кристально честными большевиками", "совестью нашей эпохи"; выражали негодование по поводу "варварских приговоров". Так, Бабель говорил друзьям, что "арестовываются лучшие, наиболее талантливые политические и военные деятели"; процесс Бухарина-Рыкова он назвал "чудовищным"[140].
Самым активным образом откликался на московские процессы Троцкий. Он решительно отрицал предъявлявшиеся ему заочно обвинения: связей с антисталинской оппозицией в СССР он почти не имел, директив о терроре не давал, переговоров с представителями Германии о подготовке войны против Советского Союза, о разделе страны, о передаче в концессию предприятий не вёл. Про обвинение в связях с гестапо его эмиссаров он сказал, что таковое "слишком хорошо напоминает клевету на Ленина и того же Троцкого в 1917 году"[141].
В поддержку Троцкого выступил ряд представителей демократической общественности Запада. В начале 1937 года в Париже был создан комитет по изучению московских процессов, а в США ― комитет защиты Троцкого. На их основе была образована комиссия по расследованию процессов 1936-37 гг., возглавленная американским философом Джоном Дьюи. Беспристрастная, как её назвали троцкисты, комиссия объявила Троцкого ни в чём не виновным.
Сами процессы над старыми большевиками также вызвали глубокое возмущение мировой демократической общественности. Ещё до начала суда над Зиновьевым и Каменевым общественные деятели ряда стран призвали советские власти проявить по отношению к подсудимым человеколюбие и гуманизм. 22 августа 1936 года в Москву на имя председателя СНК Молотова поступила телеграмма, подписанная руководителями Социнтерна, которые просили предоставить обвиняемым судебные гарантии; настаивали, чтобы им было разрешено иметь защитников, независимых от правительства, чтобы им не были вынесены смертные приговоры[142].
Приведение приговоров в исполнение было встречено мировой демократической общественностью с единодушным осуждением. Один из лидеров II Интернационала Бауэр писал о "тягостном впечатлении, которое расстрел подсудимых произвел на искренних либеральных и социалистических друзей СССР". Писатель-гуманист Манн записал в дневнике: "Шестнадцать ленинцев, получивших после гротескных покаянных речей смертный приговор, действительно казнены. Ужасно". Сожаления выразили писатели-гуманисты Цвейг и Роллан.
Последующие процессы вызвали аналогичную реакцию. Философ ― гуманист Федотов писал по поводу суда над Бухариным и Рыковым: "Сталин… посадил на скамью подсудимых сливки партии… губит всех ленинцев и поднимает флаг русского национализма… Бухарин, принципиальный и чистый, любимец партии, хранитель этических заветов[143]
Раковский ― вся жизнь которого задолго до России и до 1917 года прошла в революционной борьбе, которого сам Короленко удостаивал своей дружбы. Рыков, самый русский и "почвенный" из старой гвардии, заступник служилой интеллигенции, которому она в последние годы платила общим сочувствием"[144]. Дан, лидер меньшевиков, называл процесс над правотроцкистским блоком "бесконечно более омерзительным, чем все предыдущие". Абрамович, ещё один лидер меньшевиков, писал: "с недоуменным страхом, а потом все больше с чувством отвращения и ужаса мировой пролетариат[145] наблюдал чудовищное, непостижимое, необъяснимое для него зрелище"[146]. Всё тот же Ф. Адлер, секретарь Социнтерна: "никогда ещё нашему идеалу не грозила такая великая опасность… гнусности, которые совершает утвердившаяся в Москве диктатура…". Лидер бельгийских социалистов Вандервельде: "рабочие массы в Западной Европе не могут не прийти в волнение, когда они видят, что большинство ветеранов Октябрьской революции посылаются на эшафот".
140
Поварцов С. "Причина смерти ― расстрел", М., 1996 г, стр. 85–86, 69.
См. также Шенталинский В. "Рабы свободы", М., 2009 г., стр. 32.
141
Поскольку "клевета на Ленина и Троцкого в 1917 году", особенно насчёт
142
Небезынтересно, что один из подписавших это обращение, секретарь Социнтерна Ф. Адлер, сам был террористом- убийцей: в 1916 г. он застрелил австрийского премьер-министра Штюргка. Приговорённый вначале к смертной казни, он был помилован, а в 1918 г. (т.е. отсидев два года в тюрьме) и вовсе освобождён. "Обычные" убийцы в Австрии вовсе не пользовались такими милостями властей, как и благосклонным вниманием "прогрессивной мировой общественности". Современным (2013 г.) жителям Российской Федерации подобные картины особенно хорошо знакомы.
143
Какие "этические заветы партии" хранил Бухарин ведомо было только Г. Федотову. Разве что вот такие: "
144
Федотов Г. "Полное собрание статей", Париж, 1988 г., т. 4, стр. 180–182. Чтобы в полной мере оценить цинизм этой демагогии, рекомендуется посмотреть текст подписанного в 1923 г. зам. председателя СНК Рыковым указа об организации Соловецкого концлагеря ― куда в основном "служилая интеллигенция" и отправлялась.