И в течение четверти часа он определял каждому его дань, которую нужно было выплатить деньгами или натурой, маслом, картофелем или хлебом, перемешивая свои строгие приказания самыми оскорбительными ругательствами...
Старый, седой таможенный досмотрщик, слывший за вольнодумца, стоял внизу у колонны, и видя, что страшный ректор его пощадил на этот раз, усмехнулся себе в бороду... Этот смех не ускользнул от внимания священника. Вытянув свою руку, в которой трепалась хоругвь, как паруса лодки во время бури, он указал на досмотрщика и закричал:
— Ты, борода... грех тебе смеяться... И за то, что ты, набитый дурак, кощунствуешь и смеешься в Божьем храме... ты заплатишь двадцать франков.
Досмотрщик стал протестовать.
— Да, двадцать франков, чертова борода!.. повторил еще громче священник... И хорошенько запомни, что я говорю... Если сегодня же после вечерни ты не принесешь этих двадцати франков... то плохо тебе будет... Я донесу прокурору республики... что ты украл — еще и недели тому нет — вещи, которые выброшены были морем... А! а! ты больше не смеешься, старая борода... Ты этого не ждал, дьявол?
И осеняя себя крестным знамением, он произнес:
— In nomine patris et filii et spiritus sancti... Amen!15
Затем он сошел с кафедры и направился в алтарь, размахивая хоругвью над головами-ошеломленных прихожан...
Таков был кернакский ректор...
Мэр Жан Трегарек — был другого покроя...
Занимаясь сардиночным промыслом в Конкарно, он в короткое время нажил большое состояние и переехал затем в Кернак, где у него была земля и хороший дом, стоявший на холме. Это был единственный во всей местности приятный уголок, где было хоть кое-что, напоминающее деревья, зелень, цветы, жизнь. Убийственные миазмы малярии не могли подняться на высоту, на которой расположен был этот счастливый дом, а ветры приносили сюда здоровый запах соли с морского простора.
Мэр был очень славный человек; все, по крайней мере, его считали таким в этом крае. Он хотел только быть полезным своему обществу. И он действительно ревностно служил ему. В то время, как ректор построил красивую церковь из белого камня, он выстроил великолепную мэрию в стиле Людовика XIII, затем прелестную школу в стиле Людовика XVI, в которую ни один мальчик не заглядывал. Он должен был прервать начатую постройку фонтана в стиле ренессанс, потому что не хватило денег, и не оказалось воды.
Коммуна была обременена деньгами; жители стонали под тяжестью податей и налогов и всяких мелких поборов, но они смотрели на своего мэра, как на святого, как на героя, и это облегчало их страдания. Окруженный любовью своих односельчан, он восхищался своей общественной деятельностью и спокойно жил в полном согласии со своей совестью.
Так как не нужно было строить больше никаких зданий для блага народа, то он в упоении филантропией мечтал о неожиданных катастрофах, при которых могли бы развернуться все лучшие стороны его души.
— Если бы появилась вдруг какая-нибудь страшная эпидемия в нашей деревне? — говорил он про себя... О! как бы я стал ухаживать за ними, растирать... Они умирают, правда... но они умирают по одному, регулярно, монотонно... Если бы могли умирать по десять, по двадцать, по тридцать человек за раз?.. О! как я мог бы тогда развернуть свои организаторские способности, проявить свою деятельность и свои нужные чувства к этим беднягам!
В такие моменты он чувствовал, что у сего бьется в груди сердце Жюля Симона.
В один прекрасный день его мечте суждено было осуществиться. Это было в 1885 году, когда холера свирепствовала в Марселе и Тулоне. Мэр гулял на кернакской набережной, и его мысль, пролетая через моря и земли, останавливалась на этих пораженных холерой городах. Его воображение рисовало ому переполненные больницы, угрюмые улицы, объятых страхом жителей, извивающиеся в страшных муках тела, недостаток в гробах, огромные костры па площадях, и он говорил про себя:
— Как везет этим мэрам!.. Никогда у меня такого счастья не будет... А что они делают? Ничего... Теряют головы и только. Разве это организаторы? АхІ если бы мне да хорошую эпидемию, я показал бы себя. Меня еще не знают... И чего я добиваюсь?.. Ничего... Мое честолюбие будет удовлетворено, если я только сумею быть полезным... С меня достаточно ордена Почетного Легиона...