Мне все-таки было интересно, что такое мне прислали на этот раз, но, когда я попыталась приподнять посылку, это оказалось мне не по силам. Весила она тонны две, не меньше, такие тяжести не для моей костяной ноги. Оставив посылку лежать на столике в прихожей, я поковыляла в комнату за ножницами. Под руку попались большие портновские, сойдут и такие, ходить по квартире в поисках маленьких было трудно. Я уже перерезала шнурок и клейкую ленту на обёрточной бумаге, когда в голову пришла страшная мысль — вдруг это бомба? Такая нетипичная тяжесть…
Нагнувшись, я приложила к пакету ухо — не тикает ли? Нет, не тикало. Значит, если и бомба, то не с часовым механизмом, не обязательно в панике покидать квартиру. Разворачивая обёрточную бумагу, я стала думать, что бы захватила с собой, если бы пришлось спешно спасаться. Самое ценное. Получается — книги, две тысячи книг, их мне все равно не вытащить, так что и беспокоиться не о чем.
Когда опять позвонили в дверь, я уже добралась до внутренностей посылки. Там оказалось что-то большое, в целлофане, обложенное со всех сторон пенопластом.
— Не уверена, что в моей квартире безопасно, — приветствовала я капитана, впуская его в прихожую. — Видите ли, мне только что доставили с почты какую-то посылку, я её распаковываю, вдруг взорвётся, как бы пан не пострадал.
— Так вы опасаетесь?… — взглянул капитан на замусоренный столик и большую картонную коробку. — Тогда будет лучше, если я ею займусь.
Моя прихожая уступала размерами площади Парадов, так что, открыв дверь и сделав два шага назад, я оказалась раньше капитана у столика с посылкой и, сказав: «Уже немного осталось, а что касается вас, то вы, пан капитан, очень вовремя пришли»… — успела-таки развернуть целлофановую упаковку.
Я хотела сказать, что капитан пришёл как раз вовремя, чтобы поднять эту тяжеленную посылку и перенести её наконец в комнату, да не докончила фразы, потому что на меня опять глянули мёртвые глаза Елены Выстраш.
Потрясение оказалось мощным. Будь эта холерная гипсовая голова белой, она бы не столь впечатляла, но, сволочи, они её раскрасили, довольно умело, и выглядела она, ну прямо как живая! То есть как мёртвая. То есть я хотела сказать… О Езус-Мария!
Я так и застыла в согнутом положении, зажав в руке ножницы.
Подошёл капитан и с интересом стал разглядывать то голову, то меня.
— Это она? — полюбопытствовал он.
— Кто же ещё! — очнулась я. — Не Элизабет же Тейлор! И не Ленин…
— Очень, очень любопытно.
С некоторым трудом вытащив голову из коробки, капитан приподнял её над столом, осмотрел снизу, сбросил коробку на пол и аккуратно поставил произведение искусства на середину столика.
— Неплохо сделано, вы не находите?
— Поразительное сходство! — с издёвкой подтвердила я. — Работа Бенвенуто Челлини? Нет, это не скульптура, скорее посмертная маска. Итак, официально заявляю в присутствии свидетеля: это некая Елена Выстраш, которая объехала со мной пол-Европы, правда, в натуральном виде, хотя уже и мёртвая… а вы не верили, вот теперь опять подбросили голову, что же это такое, я от всех этих голов уже озверела, ну сколько можно…
Глядя на меня с сочувствием, капитан спросил:
— Не найдётся ли у вас коньяка? Неплохо бы пани глотнуть.
Гениальная идея! Ухватилась я за неё как утопающий за соломинку.
— Есть коньяк! Кухня вон там. Вы быстрее меня доберётесь, пожалуйста…
Коробку, пенопласт, шнурок и обёрточную бумагу капитан прибрал по собственной инициативе. Я думала — из-за моей ноги, выяснилось, не только. Оказывается, все это хозяйство он собирается забрать с собой. Потом капитан извлёк из кармана фотоаппарат размером со спичечный коробок и увековечил голову. Щёлкнул её несколько раз и осчастливил меня сообщением, что оригинал остаётся в моем распоряжении. Нельзя сказать, чтобы это меня очень обрадовало. Я сделала попытку избавиться и от головы.
— А не могли бы вы и её прихватить? — заискивающе поинтересовалась я. — Может, у вас в полиции не все знают, как выглядела покойница. Уверяю вас, здесь она прямо как живая! Разве что, когда я видела её при жизни, там, на шоссе, она не была такой розовенькой, ну да насчёт колористики я могу все рассказать своими словами. На кой мне это мементо[7]?
Капитан вежливо отказался.
— Пусть пока постоит у вас, ведь её же вам прислали? А на кой — пока сам не знаю, посмотрим, как станут развиваться события.
Пришлось смириться, преодолевая сильное внутреннее сопротивление. Надо вот только закодировать в памяти — не включать свет в прихожей, чтобы не пугаться. Забуду о голове, щёлкну выключателем, а выхваченная из темноты мёртвая голова, глядишь, и меня сведёт в могилу. Может, для того мне и преподнесли сей презент? Нет, так просто не сдамся!
И я испросила у капитана разрешения прикрыть её какой-нибудь накидкой, не так пугать будет. Полицейский ничего не имел против, даже похвалил моё решение, дескать, меньше запылится новое вещественное доказательство. Замечание представителя власти опять вывело меня из равновесия. Уборка в доме никогда не входила в число моих любимых занятий, и теперь, представив, как до конца дней своих должна буду сметать пыль с проклятой головы, может, ещё и влажной тряпочкой протирать или пылесосом обрабатывать, я так и всколыхнулась, пришлось опять срочно опрокинуть рюмочку коньяка. Капитан щедро плеснул мне из бутылки, не скупился, в конце концов это был мой коньяк. Ничего не поделаешь, придётся потерпеть в доме это безобразие.
Оставив голову в прихожей, мы наконец перешли в комнату и приступили к беседе.
— Учтите, добровольное признание, — начала я, протянув капитану письмо Елены Выстраш. — Так получилось, что уже на французской автостраде я одновременно ознакомилась с двумя вещественными доказательствами. Мне она ничего не сказала тогда на шоссе кроме «беги» и «я Елена». Все остальное, в том числе и фамилию, я вычислила дедуктивным методом. А кроме того, мне звонила подруга Елены, некая Иоланта Хмелевская, и уже совершенно конкретно заявила, что речь идёт об убийстве. Так и сказала: «Они его убили». Кого — к сожалению, не уточнила. Кроме того, сдаётся мне, я вычислила бабу, которая меня ненавидит. Когда-то она была моей подругой, потом стала врагом. Фамилии её не знаю, потому что она вышла замуж за человека, фамилию которого никак не могу узнать. Знаю только имя, некий Ренусь — и все. А Иоланту Хмелевскую вы допросить не сумеете, два часа назад она улетела в Канаду, думаю, в настоящий момент находится в небе где-то над Амстердамом. Мне она позвонила из аэропорта, когда уже объявили посадку на их рейс. Сказала всего несколько слов. Улетает потому, что боится. Елену убили и её тоже могут.
Капитан со вниманием выслушал мой отчёт, не перебивал, не возмущался, но явно переживал. Например, услышав об отлёте Иоланты, очень огорчился. О том, что она отправила мне перед отъездом письмо, я полиции не сообщила, сначала сама его прочитаю, мало ли что… И ещё не сообщила о Либаше, не потому, что и его хотела на какое-то время скрыть от полиции, он просто вылетел из головы из-за новой головы Елены, тьфу!…
Как только капитан ушёл, я бросилась к шкафу и принялась разыскивать накидку подходящих размеров. Под руку все попадались прозрачные скатерти, но они не подходили именно из-за своей прозрачности. Ага, вот старая скатерть на двенадцать персон, как раз то, что нужно. И вскоре в моей прихожей уже возвышалось нечто вроде пирамиды, ниспадающей к полу мягкими складками. Прикрыв как следует сувенир, я несколько успокоилась, и Либаш опять вернулся на своё место.
Поскольку дождь уже давно прекратился, я вновь засела за телефон. А сколько по Варшаве было разговоров, что эта дорогостоящая французская инсталляция такая безотказная! Дорогостоящая — это факт, но вот безотказная… Впрочем, говорят, стыки этой установки приходится ежедневно промывать спиртом, такая она по-французски деликатная. Спиртом, ха-ха! Поляки спирт выпьют, а стыки могут хоть повеситься, раз они такие деликатные. Насколько был надёжнее прежний Эриксон. Какой дурак вздумал менять его на французскую установку? А, вспомнила, Горек вздумал, так пусть же теперь мучается, когда приходится звонить в мокрую породу!