— Давай откроем и съедим!
— Э, нет! Только завтра!
— Чего ждать до завтра? Может, это завтра уже наступило? Сейчас идет июнь тысяча девятьсот девятнадцатого года, и, если не ошибаюсь, сегодня воскресенье. Кажется, первое число. Дома сейчас мамаша мясной суп варит. Яблочко шафран бросила в бульон, чтоб он красивее стал, и лапшичкой заправила. Лапшу она сама месит… А затем блинчики с творогом…
— Это в военное-то время? — недовольно пробормотал Керечен. — Они там рады небось, если что и попроще есть…
— Я сейчас хоть чего бы поел! — вздохнул Тамаш. — Хоть чего давай! Посмотри-ка, вон в той большой яме вода стоит. Наверняка ее залило во время половодья. Нужно посмотреть, нет ли там рыбы.
— А если и есть, чем ты ее поймаешь?
— Руками.
Имре как был в костюме Адама, так и пошел к яме. Яма оказалась большой, но неглубокой: вода доходила только до колен. Однако сколько он ни смотрел и ни лопатил воду руками и ногами, ничего, кроме головастиков и каких-то червячков, не увидел. Напуганные неожиданным вторжением в их владения лягушки громко поплюхались в воду.
— Ничего, — с досадой произнес Имре.
Керечен тем временем ощупал развешанную на кустах одежду.
— Пошли дальше, — предложил он. — Нужно поискать человеческое жилье.
Одевшись, друзья двинулись в путь.
Вскоре первые любопытные лучи восходящего солнца заглянули в лес сбоку, как бы со стороны, и шаловливо заиграли с листвой в прятки. Стоило только задрать голову и посмотреть на вершины елей, как взору открывалась вся красота первозданной природы. Изумрудная зелень деревьев отливала золотом на фоне безоблачного голубого неба. Белоствольные березы целомудренно выделялись на густо-зеленом фоне елей и сосен, ослепляя своей красотой. По мере того как солнце поднималось все выше и выше, лес оживал, наполняясь тысячами голосов всевозможных птах, которые своим веселым щебетанием приветствовали новый день. Все вокруг было таким свежим и чистым, что сердца обоих беглецов невольно сжала тоска по дому.
Керечен окончил шесть классов гимназии. Его выгнали с треском, и только за то, что на уроке закона божьего он задал священнику настолько каверзный вопрос о сотворении мира, что тот ничего не смог ответить любознательному гимназисту. А скольких трудов и лишений стоили эти шесть классов гимназии родителям Иштвана, простым бедным крестьянам, имевшим всего-навсего три хольда земли! Оказавшись за воротами гимназии, Иштван выучился на электромонтера. Но долго работать ему не пришлось. Вскоре его забрали в солдаты, а в четырнадцатом году вместе с однокашником Имре Тамашем направили с маршевым батальоном на фронт.
Имре учился и того меньше: он окончил всего шесть классов начальной школы. Тоже выходец из крестьянской семьи, он работал поденщиком, когда находилась работа. В армию его забрали в одно время с другом Иштваном. Вместе они прошли огонь, воду и медные трубы. Вместе в пятнадцатом году попали в плен под Коломыей. Затем им предстояло проделать долгий и нелегкий путь через Буковину и Галицию. Пришлось поголодать, да еще как! Везли их в вагонах-телятниках, где их поедом ели вши. И наконец попали в солдатский лагерь для военнопленных в захудалом городишке Соликамске, что стоит на берегу Камы. Чего им только там не пришлось вынести! И тяжелую работу, и жестокое обхождение… Но больше всего пленные страдали от тоски по родине.
В лагере оба друга познакомились с худым бледнолицым унтер-офицером. От него они впервые в жизни услышали о социализме.
Иштван и Имре жадно вслушивались в каждое слово унтер-офицера, впитывая в себя новые идеи. Постепенно в них росла жгучая ненависть к тем, кто оторвал их от родного дома и бросил в эту мясорубку.
Молодого унтера звали Тибором Самуэли[1]. Он жил с ними в одном бараке и вместе переносил все тяготы и лишения плена.
В 1918 году в Сибири начали создаваться отряды Красной гвардии. Иштван и Имре в числе первых вступили в один из таких отрядов. Они старались не расставаться друг с другом ни на шаг. Их дружба закалилась в боях. Друзья делились последним куском хлеба, последней щепоткой махорки.
Вместе они жадно вдыхали воздух свободы, впервые обретенной на русской земле.
Тоска по родине уже не терзала их так сильно, как прежде. Правда, по вечерам они все так же вспоминали родной дом, звенящий ручей возле виноградников, радующие глаз пшеничные поля на Альфёльдской равнине, запах кукурузы, когда ее ломают и рушат… Среди огненно-желтых стеблей кукурузы нет-нет да и промелькнет девичье личико, обрамленное шелковыми волосами. Как тут не сорвать робкий поцелуй и не обнять крепко девушку, которая счастливо захихикает! А медовый девичий голосок звенит, как серебряный колокольчик…
1