Вечером весь Милан собирался в «Ла Скала». Аристократия не привыкла развлекаться дома – отчасти потому, что их palazzi[20] редко бывали внутри столь же роскошны, сколь снаружи, отчасти потому, что полиция видела заговор в каждой группе образованных итальянцев, собиравшихся где-то вдали от чужих глаз. Фактически, каждая из двух сотен частных лож в «Ла Скала» служила маленькой гостиной, где шесть дней в неделю, хозяин и его гости могли проводить по четыре-пять часов, играя в карты, сплетничая и даже обедая. В тёмных глубинах ложи возлюбленные могли назначать свидания, а карбонарии – обсуждать свои заговоры. Никто не обращал внимания на музыку – в конце концов, собравшиеся слушали эти оперы по два-три десятка раз подряд. Громкие разговоры, стук ножей и вилок затихали только на время любимой арии и ансамбля, что слушали внимательно и критично.
Джулиан приехал в Милан как раз в нужно время, чтобы переодеться в вечерний костюм, поужинать и попасть в «Ла Скала» к открытию занавеса. Он сел в партер – владения cittadini, миланского купечества. В Флоренции или Неаполе его бы пригласили в ложу аристократов, но здесь он был почти чужаком. Джулиан знал, что должен завести новые связи среди миланской знати, в чьих ложах можно узнать немало слухов о Мальвецци. Но сегодня он не мог сопротивляться искушению посидеть подальше от шума лож и послушать оперу.
Давали «Итальянку в Алжире», причудливую историю Россини о бесстрашной итальянской девушке, попавшей в плен к туркам. Если бы Джулиан не знал сюжета, он не ничего не понял, ведь остальные зрители рассаживались и переговаривались всю вступительную сцену. Кестрель полюбовался восхитительными декорациями и костюмами, а потом стал осматривать ложи. Увы, его слепил свет со сцены, так что он мог различить лишь играющие в карты силуэты, подобные пустым глазницам, освещённые неверным пламенем свечей.
По залу прокатился призыв к тишине, когда тенор начал петь «Томиться по милой». Театр сумел заполучить на эту роль великого Рубини. Он стоял, откинув назад бычью голову и сложив руки на сердце, что, видимо, считал актёрской игрой. Но его голос был приятен и гибок, а диапазон – поразителен. Он прекрасно исполнил все фиоритуры, трели и иные украшения, что изобретают певцы. Джулиан решил, что их даже в избытке. Он поймал себя на том, что мысленно вырезает одни и переставляет другие.
Когда ария закончилась, зазвучали аплодисменты, крики, топот и удары тростей о пол. Мысли Джулиана вернулись к Орфео, которого Лодовико собирался представить в этом театре, быть может – в той же роли. Теперь он никогда не узнает, какого это – стать предметом обожания миланской публики… или её насмешек, если все усилия тенора пропадут даром.
Когда исполняли следующий дуэт, Джулиан заметил, что его соседи глазеют и показывают пальцами на ложи слева. Его глаза уже привыкли к полумраку, и он мог разглядеть в них людей – на передних местах сидели дамы или джентльмен и дама, а позади двигались неясные фигуры. На одной ложе на модном втором ярусе были задёрнуты портьеры, скрывая её владельцев от зрителей.
- Простите меня, синьор, синьора, - Джулиан по-милански обратился к средних лет паре, сидевшей рядом с ним. – Чья это ложа?
Пара обменялась взглядами. Кажется, это были процветающие торговцы, привычно ко всем дружелюбные, хотя и не спешившие сближаться с иностранцем, который, судя по одежде и манерам, принадлежал к знати. Наконец мужчина ответил с отстранённой вежливостью миланца, который не уверен в себе.
- Это ложа маркезы Мальвецци, синьор.
- Вдовы Лодовико Мальвецци? – спросил Джулиан так равнодушно, как сумел.
- Да, синьор.
Жена торговца не смогла устоять и промолчать.
- Она бывает тут каждый вечер с тех пор, как пришли новости о том, что бедного маркеза убили.
- А почему ей не ходить в оперу, если она её любит? – требовательно возразила женщина, сидевшая позади. – Пресвятая дева! Она овдовела пять лет назад!
- Она задёргивает портьеры на ложе с тех пор, как узнала об убийстве, - напомнил торговец своей жене. – Так что мы не можем сказать, что она выставляет себя на публику.
- Всё равно это неправильно, - настаивала его супруга. – Ей стоило бы выказать памяти мужа большее уважение. Он был великим человеком, а был хладнокровно убит этим английским певцом!
- Да что ещё ждать от англичанина? – вклинился ещё один человек, всплёскивая руками. – Они даже в Бога не верят! Все сплошь франкмасоны.
Жена торговца пропустила это мимо ушей.
- Так что ей стоило бы молиться о душе своего мужа дома, а не наслаждаться операми.