В комнату вошли двое. Первый был худощавым юношей лет двадцати с кудрявыми тёмными волосами, синеватой верхней губой и тёмными глазами, что настороженно смотрели из-под густых, прямых бровей. Вторым был хрупкий с виду старик с невидящим взглядом. Его венец белых волос озарялся ярким светом, будто ему даровали нимб раньше положенного. Старик шагал медленными, неверными шагами, тяжело опираясь на руку спутника.
Джулиан подвинул ему стул. Помощник пробормотал слова благодарности, усадил своего подопечного, после чего расправил на нём сюртук и взбил подушки с той резкой энергией, что не лишена заботы. Справившись со своими обязанностями, юноша отошёл в угол, откуда принялся беспристрастно созерцать присутствующих.
- Мой дорогой маэстро, - обратилась маркеза, - благодарю, что присоединились к нам. Конечно, вы уже знакомы с графом Карло, но ещё не встречались с синьором Кестрелем, знаменитым английским денди – я уже говорила вам, что он вызвался провести расследование.
- Для большая честь познакомиться с вами, маэстро, - произнёс Джулиан.
Донати наклонил голову в сторону гостя.
- Вы очень добры, синьор Кест-ер-ель. Простите… я не совсем точно произнёс ваше имя.
- Это неважно, маэстро.
- Боюсь, вы нездоровы, - вежливо продолжил Донати, - я немало знаю о насморке и простуде – певцы живут в смертельном ужасе перед ними. Вы не пытались добавить лекарство в кипящую воду и вдыхать пар? Существует устройство, что называется «ингалятор» - Себастьяно может одолжить вам такой. Это мой ученик и слуга – мои «глаза», как я его называю.
Себастьяно встревожился, когда на него обратили внимание и нахмурился ещё сильнее.
- Мы здесь не для того, чтобы обсуждать здоровье синьора Кестреля, - отрезал Гримани. – Маэстро, я – комиссарио Гримани. Я здесь, чтобы расспросить вас об убийстве Лодовико Мальвецци.
Донати вздохнул.
- Я постараюсь ответить так хорошо, как смогу, синьор комиссарио.
- Вы можете идти, - бросил тот Себастьяно.
- Комиссарио Гримани велит вашим «глазам» уйти, маэстро, - подсказал композитору Кестрель.
- Мне не нужен толкователь, синьор Кестрель, - отрезал Гримани.
- Я толкую не для вас, синьор комиссарио.
- Спасибо, синьор Кестрель, - поспешно вставил Донати. – Себастьяно, ступай и отрабатывай messa di voce[32]. Позже я тебя послушаю.
- Да, маэстро, - Себастьяно вышел.
- Я не вижу причин вам оставаться здесь, мистер Кестрель, - сказал Гримани.
- Ни единой, - согласился Джулиан, - я с большей охотой поговорю с маэстро Донати, когда вы уйдёте.
Комиссарио сверкнул глазами. Они оба понимали – Гримани не хочет, чтобы композитора расспрашивали без него.
- Думаю, вам стоит остаться, - сдался следователь, - Но будьте добры, не задавайте неуместных вопросов. Итак, маэстро, давайте начнём.
Донати терпеливо рассказал, как Лодовико убедил его поехать на озеро Комо и учить юного английского тенора, чью личность держат в тайне. Гримани немедленно спросил:
- Орфео говорил вам, откуда именно из Англии он приехал?
- Нет. Он никогда не говорил об Англии.
- Долго ли он жил в Милане, когда его встретил маркез?
- Я не знаю. Наверное, совсем недолго, ведь, когда маркез впервые привёл его ко мне, он ещё учил миланский. Но через несколько недель, когда мы собирались на озеро Комо, он уже говорил бегло.
- Где он жил перед тем, как оказаться в Милане?
- У меня сложилось впечатление, что во Франции.
- Почему вы так думаете?
- Я пытаюсь вспомнить, - Донати наморщил лоб. – А, конечно. Я сказал ему, что его акцент больше похож на французский, чем на английский, и он ответил, что выучил французский прежде итальянского. Так что я предположил, что раньше он жил во Франции.
- Вы не рассказывали об этом при расследовании, - обвиняюще указал Гримани.
- Меня никто не спросил об этом, синьор комиссарио, - взмолился композитор, - и я никогда не думал, что это важно. Много англичан ездит и во Францию, и в Италию.
- Уверены ли вы вообще, что он англичанин? – спросил Гримани. Глаза маркезы расширились. Она перевела пытливый взгляд на Донати.
- Маркез казался совершенно уверен, - медленно произнёс композитор. – Я никогда не задумывался об этом после нашего первого разговора. Хотя должен сказать, в нём совершенно не было английской надменности – простите, синьор Кестрель.
- Виновен по всем пунктам, маэстро, - с улыбкой отозвался Джулиан.
Гримани удостоил его испепеляющего взгляда.
- Маэстро, вы можете предположить, что Орфео намеренно ничего не рассказывал о себе?
- Он был очень сдержан, - позволил себе признать Донати, - Я думаю, он чувствовал свою зависимость от маркеза. Кажется, англичане куда больше стыдятся бедности чем мы. С Орфео мы почти всегда беседовали о музыке. Его очень интересовали упражнения голоса, и обсуждать с ним и маркезом такие приёмы было очень полезно. Также он любил поговорить об орнаментике – сколько её должно быть и стоит ли композитору о ней заботиться или можно доверить певцу импровизировать…[33]
32
Сложная техника пения, при которой исполнитель постепенно делает голос громче, а потом тише, поддерживая одну высоту тона.