— Надо поговорить.
— О чем?
— Знаешь, о чем, — он оттеснил меня к стене, оперевшись руками по обе стороны от моей головы, ловушка: не руки, конечно, а его аромат. Внизу живота закрутилась тугая пружина… Рок приблизил ко мне лицо, его взгляд был, как приговор, я ждал, что он поцелует меня, но он лишь жадно втянул воздух и провел носом от моего подбородка к щеке. — Как они не чуют тебя, не понимаю. Твой запах преследует меня даже во сне, — он зарылся лицом в мои волосы за ухом. — Лейв, ты ведь знаешь, что это значит?
Я вжался ладонями в холодную стену, пытаясь ухватить ускользающую реальность.
— Я хотел дать тебе время, чтобы ты привык, но ты слишком красивый, — он прикоснулся горячими губами к пульсу на моей шее. — Не могу так… разреши мне, и никто даже взглянуть не посмеет, я обещаю, что не трону тебя, пока не будешь готов, я подожду, но пока просто позволь… сделать это, сделать своим. Разреши…
Соображал я плохо, его страстный шепот, убеждающий меня, обволакивающий, сильные руки, дыхание на шее, и только когда пальцы скользнули нежно, приспуская майку, и губы прижались к обнаженному плечу во влажном поцелуе, я осознал, что происходит.
— Нет!
Я попытался оттолкнуть его, но проще было гору сдвинуть. Рок поднял на меня хмельной от возбуждения взгляд:
— Почему? Ты все равно мой, метка покажет это всем.
— Я не твой! У меня есть, есть… — многолетняя выдержка полетела к чертям.
— У тебя нет метки.
— Есть! Есть, есть… — меня била истерика.
— Тише, тише… Эй, ты чего? — он крепко обнял меня. — Успокойся, тише…
— У меня есть метка, — прошептал я ему в грудь, — она просто исчезла, когда… Он исчез.
Я почувствовал, как закаменело тело Рока, его руки застыли на моей спине.
— Я должен был догадаться, — он осторожно отпустил меня и отошел.
Стало холодно, я обхватил себя за плечи. Рок взрыхлил волосы на затылке и по-детски сморщил лоб.
— Я дурак, думал, ты хочешь узнать меня получше… Думал, тебе нужно время. А тут… Ну что ж, — он твердым шагом направился к дверям.
— Рок…
— Стэна я могу отшить, — бросил он через плечо, — а мертвеца не буду даже пытаться.
И я остался один.
Часть 3
А и не держит себя в руках,
целует, будто наказывает.
Нет такого закона пока:
говорит и показывает.
Не придуман еще мой мир,
оттого голова легка.
Нет звезды еще в небе и
нет закона пока…
С праздника прошла неделя. И все было хорошо. Я не уставал это повторять. Особенно Осу, который с чего-то взял, что бравый капитан Крепости меня поматросил и бросил, и я теперь страдаю по потерянной чести. Ос обзывал Рока нехорошими словами и корень всех бед видел в том, что заставил меня распустить волосы.
Рок не приходил и на глаза мне не попадался, что, впрочем, труда не составляло: я загрузил себя работой так, что план на день Жужа писал мелко-мелко, иначе он не помещался на доске.
Да, Жужа снова крутился в гараже целыми днями, на мой вопрос, почему он лежал в лазарете, мальчик легкомысленно отмахнулся и возмутился:
— Ты джип починил!
— Ага.
— И на чем мне сидеть?!
— Попробуй на стуле.
Я думал, что если не буду видеть Рока, все вернется на круги своя, я заживу, как прежде, лелея засушенных бабочек в своем животе. Но давящее чувство, что я допустил непоправимую ошибку, поселилось во мне с той ночи.
Терзания и сомнения стали мне внове. Я всегда делал выбор и тут же забывал о проблеме. Онназывал это "очаровательной твердолобостью" и уворачивался от моего подзатыльника. Он.
— Лейв, оторвись ты от своих железяк! Послушай, как прекрасно…
— Своих студентов этой хренью пытай. Я не понимаю, зачем говорить рифмами.
— Это Оден! Уистен Хью Оден! Лучше него об утрате никто не сказал. Протирай свои палочки-крючочки, а я приобщу тебя к вечному:
Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.
Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти. [3]
— Как-то длинно…
— Это отрывок, и ты неисправим.
— Отрывок?! Написал бы просто: без него хуево.
Я не знал, что через год откопаю томик Одена и буду перечитывать это стихотворение, шевеля губами, тщетно пытаясь воспроизвести его интонации, а вокруг будет пустота, потому что мир, послушный моему приказу, умрет.
И он не имел права воскреснуть сейчас от одного взгляда малознакомого альфы. Ведь так?
Если днем я забывался в работе, то ночи протекали тяжко. Мозг, не занятый повседневными задачами, снова и снова прокручивал тот вечер. Его запах, руки, шепот и влажный поцелуй, который так и горел на плече, как бы я не тер себя мочалкой в купальне. Черный возбужденный взгляд и "почему?", я садился на постели ночью и выстанывал сквозь зубы: "Дурак…Вот же дурак!"
Один раз я не на шутку перепугал Ариэля, который, оказывается, не окончательно вырубился.
— Лейв, ты чего?!
— Ничего, — я обреченно смотрел в темноту и чувствовал себя таким…грязным. Если бы кто-то сказал мне, что за верность Ему мне придется бороться с самим собой…
— Ты последние дни сам не свой. Даже не ругаешься, что я в постели уроки делаю.
— Я дурак, Ариэль.
— Не, ты умный, тебе предлагали физику у нас в школе преподавать, но ты сказал, что у тебя нет времени.
— Я сказал, что не люблю детей.
— Это ты мне сказал.
— Спать давай, — я забрался под одеяло и, отвернувшись к стенке, уставился на темные разводы, досконально изученные в часы бессонницы.
— Лейв… Лейв, ну хочешь я убью этого Рока?
— Чего?! Тебя Ос надоумил?
— Нет… за завтраками, когда тебя нет…кое-кто кое-что говорит нехорошее.
— Если кое-кто — это Илиан, то меньше слушай сплетников.
— Ох, то есть Рок тебя не обижал? — Ариэль облегченно вздохнул. — А то, если честно, я блефовал, мне на него даже смотреть стремно.
Жужа вел себя странно, мог сидеть часами, уставившись куда-то поверх книги, на вопросы отвечал односложно или невпопад, а однажды выдал:
— Я изучил различные религиозные учения и склоняюсь к атеистическим взглядам, а значит, я умру, и ничего не будет.
Я как раз возился с проколотой шиной и решил, что пора во всем разобраться, подошел к Жуже и сел на соседний стул.
— Что происходит?
Жужа по-взрослому провел по лицу всей ладонью, как бы снимая усталость.
— Мы с тобой немножко похожи, — он улыбнулся уголком рта. — Ты для кого-то бета, а для кого-то омега. А я и правда такой.
— В смысле?
— Это называется аномальный гермафродитизм. Сначала мой организм формировался, как у омеги, а потом что-то дало сбой, и завершающий этап прошел, как у беты, — он посмотрел с вызовом. — Тебе противно?
— Нет.
Жужа что-то долго искал в моем лице и, не найдя, расслабился.