Этот кусок льда был женат на молодой женщине, хитрость которой могла сравняться разве только с ее влюбчивостью, и Кэсзберт находил удовольствие исключительно в ее обществе. Чтобы лучше выразить ей свою любовь, он часто говорил ей:
— Я не могу понять, моя добрая женщина...
— Добрая, — прерывала его она, — один только бог добрый. А вы зовите меня хозяюшкой.
— Ну, так вот, моя прекрасная хозяюшка, я часто задавал себе вопрос: как это вы, такая хорошенькая женщина, решились выйти замуж за этого жирного и грубого увальня и сквернослова, за эту грязную кучу кухонных отбросов — одним словом, за этого истинного выродка рода человеческого? Как он может вам нравиться, он, который не нравится ни одной женщине? Как можете вы любить такое отвратительное существо? Вы должны были бы стыдиться даже целовать его, а не то что спать с ним.
— О-о, — сказала она, — да, действительно мне не повезло с моим браком, но он был решен моими друзьями. У меня нет ни привязанности, ни любви к нему: ни того, ни другого не было и не будет. А ведь до моего брака с ним у меня не было недостатка в красивых поклонниках, и каждый из них считал себя счастливым, когда он получал возможность побыть со мной. Это было мое золотое времечко, и в восторгах любви не было недостатка. А вот теперь настало время несчастий и забот, когда над всем царит печаль. Теперь никто меня не уважает и не ищет моего общества; если б даже кто-нибудь имел малейшее чувство ко мне, разве бы он осмелился в том признаться? Вот в чем моя сугубая беда. Бузэм так ревнив, что я не могу даже посмотреть на мужчину. Он обвиняет меня в неверности, а на то он не имеет никакого повода, ни основания.
— Если бы я был на вашем месте, у него немедленно оказался бы повод и основание, — сказал Кэсзберт.
— Так же верно, как то, что я сейчас живу и дышу, так точно с ним и будет, если он не изменит своего поведения!
Слыша такие ее слова, Кэсзберт еще больше усилил свои домогательства с тем, чтобы довести дело до конца, заявляя, что он ничего больше так не желает, как стать ее покорным слугой и тайным другом. Чтобы лучше достигнуть своей цели, он делал ей различные подарки. Наконец, она стала с большим интересом прислушиваться к нему. Но, смакуя внутри себя его слова, она иногда резко отвечала на них и упрекала его. В конце концов, Кэсзберт совсем потерял от нее голову и сказал, что он утопится, если она будет упорствовать в своей суровости.
— Нет, мой милый, — сказала она, — сохрани меня бог, чтобы я стала причиной смерти человека. Успокойся, дорогой Кэсзберт, прими от меня этот поцелуй в залог моих будущих знаков любви; но если ты хочешь заслужить мою полную благосклонность, то будь благоразумен и осторожен. Я хотела бы, чтобы ты перед моим мужем осуждал все мои поступки, бранил меня как плохую хозяйку, унижал мою личность, ворчал по всякому поводу, — это ему доставит точно такое же удовольствие, какое Симону доставляет тарелка супа.
— Моя милая, — сказал он, — я вполне буду вам повиноваться, только вы не принимайте моих шуток всерьез.
— Твои самые неприятные речи, — сказала она, — я буду принимать как любезности; я буду считать за похвалы твои ругательства и буду придавать каждому слову обратный смысл. Ну, до свиданья, мой добрый Кэсзберт, час ужина приближается, а тут без меня уж не обойдешься.
Вслед затем спускается по лестнице старик Бузэм, зовя свою жену:
— Эй, Винифред, готов ли ужин? Там, наверху, уже кончили играть. Прикажи служанке накрыть стол.
— Сейчас, мой супруг, она уже пошла.
— Итак, господа, — спросил Кэсзберт, — кто же выиграл?
— Наши денежки утекают на запад, — сказал Мартин. — Коль выиграл у меня шестьдесят фунтов, и Грэю повезло не меньше.
— По крайней мере, — сказал Ходжкинс, — они заплатят за ужин.
— В таком случае принесите побольше мадеры, — сказал Сэттон.
— Пожалуйста, — сказал Коль, — я не рассчитываю увеличить свое состояние при помощи игры в кости. Заказывайте, что вам угодно, я плачу за все.
— Правда? — сказал Симон. — Служанка, принесите мне тогда полную миску жирного супа.
Том Дув имел в своем распоряжении всех музыкантов. Они следовали за ним по городу, как цыплята за курицей. Он объявил, что в музыке не будет недостатка. В то время жил в Лондоне один музыкант, пользовавшийся большой известностью, по имени Рэйер. Он одевал своих людей[26] так богато, что им мог позавидовать любой принц. У всех одежды были одного цвета, и говорят, что впоследствии английская знать, которой понравилась эта мода, завела одинаковые ливреи для всех людей, служащих в каждом отдельном доме.
26
Служители, рабочие, люди, сотрудники — эти слова употребляются в произведениях Делонэ без различия, как синонимы. Служить не считалось низким.