— Но, вероятно, и противник стремится к тому же, — предположил Джин.
— Наверняка! — ответил Горакс, внимательно взглянув на Джина. — А сейчас я поведу вас в завтрашний день разведки…
— Этот отдел у нас называется «сумасшедшим домом», — продолжал в лифте мистер Горакс, — «фабрикой снов», «парадизом алхимиков», «мыслительным бункером». Здесь больше смелых мечтателей и дерзновенных фантазеров, чем в Пен-Клубе или Гринич-Виллэдж. Воображение отважнее, чем в опиумном притоне. Этот научно-фантастический центр координирует и финансирует самые невероятные поиски не только здесь, при ЦРУ, но и в исследовательских институтах РЭНД корпорейшн, фордовского фонда и других корпорациях и фондах, колледжах и университетах, а также в Гудзоновском институте этого «Клаузевица ядерного века» Германа Кана, который, гм… гм… всех нас здесь успокоил, установив, что если ядерная война оставит на Земле всего двадцать миллионов американцев, то понадобится всего ничтожных сто лет, чтобы наша цивилизация полностью возродилась. Группа ученых-дельфинологов установила, например, что дельфины являются лингвистами и говорят на языке, в котором втрое больше слов, чем в словаре американской домашней хозяйки или унтер-офицера, что они легко могут научиться говорить по-английски и во время войны стать морскими разведчиками и живыми торпедами. Установлено, что дельфины плавают со скоростью тридцать миль в час, находят цель с завязанными глазами.
Они вышли из лифта в ничем не примечательный длинный пустой коридор со множеством закрытых дверей, по которому прогуливался лишь солдат военной полиции. Эм-Пи мельком взглянул на зеленый значок на груди Джина и козырнул Гораксу.
— Другую группу, — продолжал Горакс, — можно назвать приемной комиссией по предстоящей встрече с мыслящими пришельцами из иных звездных миров. Ее задача — обскакать русских и первыми принять гостей из космоса, познакомить их с «американским образом жизни», показать им статую Свободы, «Пеппермент-лаундж», где поет наш мистер-твистер Чабби Чеккер, свозить в Диснейлэнд и, по возможности, вовлечь в НАТО… Третья группа трудится над проблемой передачи материи на расстояние…
Они прошли мимо дверей кабинетов с табличками:
«Пекинологи», «Ханойологи», «Кремленологи». За последней кто-то жарил на балалайке…
Из двери без таблички вышел рассеянный, ученого вида пожилой человек в роговых очках, с чертежами в руках. Глядя вперед невидящими, как у сомнамбулы, глазами и отчаянно ероша редкие волосы, он едва не наткнулся на Горакса.
— Одну минуту! — властно остановил его Горакс. — Будьте добры, расскажите нам в двух словах, над чем вы работаете.
— Рассказать? — удивился тот. — Право, не знаю. Это совершенно секретно. Боюсь, что я не смогу…
— Сможете, сможете! — весело заверил его Горакс — Я заместитель полковника Шнабеля. Стреляйте!
— Стрелять? Кого стрелять?
— В смысле «выкладывайте».
— Видите ли, это сложная проблема.[55] Дело в том, что клопы обладают феноменальным чутьем. Вот мы и решили использовать это чутье в военных целях. Мы создали аппарат, в который помещается целая рота голодных клопов. Перед ними в аппарате лабиринт. Представьте себе джунгли Вьетнама, идет рота наших ребят. Как уберечься от засады Вьетконга? Да с помощью клопов! Идущий впереди роты в головном дозоре разведчик действует нашим аппаратом с клопами как миноискателем, наблюдая за поведением клопов сверху, сквозь специальное окошечко. Как только клопы учуют залегших в засаде партизан, они тут же поползут по лабиринту, нарушая напряжение электромагнитного поля, что и фиксирует датчик, точно указывая направление засады. Остается лишь обрушить шквал огня на ничего не подозревающих партизан, чтобы расчистить дорогу. Аппарат дешев, прост в конструкции и безотказен в действии.
— Но почему ваши клопы реагируют только на вьетнамцев, — спросил Горакс, — а не на янки? Может быть, это вьетнамские клопы?
— Нет, — глубокомысленно ответил ученый, — клопы не знают национальных различий. Дело в том, что в нашем аппарате они изолированы от американцев, аппарат нацелен дулом на противника. К тому же американцы спрыснуты антиклопином диэтилтолуамидом. А сейчас прошу извинить меня: я спешу на важную конференцию.
— Все истинно гениальные изобретения, — заметил с улыбкой мистер Горакс, глядя вслед ученому, — в основе своей просты как дважды два.
Ученый обернулся на ходу и крикнул:
— Подумайте о том, скольких наших ребят спасут мои клопы!
— А где вы их берете? — спросил Горакс. — В Гарлеме?
Но ученый уже не слышал, завернул за угол коридора.
— Ну и ну! — сказал Джин. — Я слышал, что во Вьетнаме воюют слоны, возя солдат по джунглям но чтобы воевали клопы — этого я еще никогда не слышал!
— Наполеон не поверил в пароход, который дал бы ему возможность завоевать Англию, — с улыбкой сказал Горакс, — а Гитлер не верил в ракеты. Думаю, что клопы не единственная надежда наших войск во Вьетнаме. Кстати, некоторые из этих ученых получают больше, чем директор «фирмы», которому платят тридцать тысяч в год. Заглянем-ка наугад за эту дверь!
Горакс постучался и, услышав чье-то «войдите», потянул за ручку. Дверь отворилась, и они вошли в небольшой кабинет, заваленный бумагами, книгами и радиоаппаратурой. В углу стояла индийская ситара. В кабинете находился один человек, длинноволосый и бородатый.
— Хэлло! — приветствовал мистер Горакс. — Мы, кажется, помешали вам заниматься зарядкой?
— Нисколько! — ответил человек, стоявший на голове. — Я закончу свой комплекс упражнений по системе йогов через десять минут, поиграю на ситаре и поступлю в ваше распоряжение.
Когда Горакс объяснил ученому, зачем они к нему пожаловали, он охотно рассказал им о своей работе.
— Джентльмены! — сказал он, моргая глазами на уровне плинтуса. — Я нахожусь на грани реализации своей идеи! Из-за этой идеи меня выгнали сначала из Массачусетского технологического института, а потом еще из десятка институтов и научных центров. Я хлебал бесплатную похлебку на Баури, был «человеком-сандвичем» на Бродвее, работал скэбом на доках, но не изменял своей идее. Это будет неслыханный переворот, настоящая революция в науке! Да будет вам известно, джентльмены, что в мировом воздушном океане носится каждый звук, парит каждое слово, когда-либо произнесенное на нашей планете. Да и на других планетах. Все изреченное вечно. Эхо не умирает, а лишь становится неслышным для нас. Эфир полон звуков со времен оных. В нем живет и первое слово Адама, и звук поцелуя Евы, и грохот каждого выстрела на Банкерхилл! Да что там! Если бог некогда проглаголил: «Да будет свет!», то в эфире звучит и эта фраза! Только надо научиться ловить эти звуки так, как мы научились ловить и записывать радиосигналы. Если мы ловим звуки настоящие, то почему нельзя ловить звуки прошлые? И разве мы уже не ловим радиоимпульсы, брошенные в космос миллиарды световых лет тому назад звездами, которых давным-давно нет во вселенной! Только вообразите: скоро мы сможем услышать песни Гомера в исполнении самого автора, речи Демосфена, споры Колумба с его матросами. Эфир откроет нам тысячи тайн!..
55
Предупреждаю читателя, что вся эта клопиная история не вымысел автора, не пародия и не сатира, а факт.