— Весело ли ты проводишь время сегодня, mon cher[17]? Скажи нашей юной английской приятельнице, что мне хотелось бы ее видеть.
— Джослин в соседней комнате, — медленно проговорил Жиль.
— Ах, но не теперь, я сейчас так страдаю! Передай ей, что я ее люблю, а позднее скажи то, что я тебя просила.
Ее черные глаза смотрели на мужа из глубоких глазниц наполовину жалобно, наполовину злобно, а потом, покорившись жестокому приступу боли, спрятались под бровями, опустившимися и разошедшимися в стороны от глубокой морщины посередине ее низкого славянского лба.
— Мне очень жаль, что тебе сегодня так плохо. Могу я что-нибудь для тебя сделать? — спросил Жиль. Это было единственное, что пришло ему в голову; лицо его, несмотря на царившую в душе сумятицу чувств, ничего не выражало.
— Развлекайся, mon cher, мне ничего не нужно, я хочу побыть одна. Видишь ли, у меня сегодня плохой день.
Она снова взглянула на него, и, хотя побелевшие губы ее напряглись, можно было подумать, что она улыбается. Жиль отошел, но затем в нерешительности остановился у окна; он ничего не мог для нее сделать. Ирма нетерпеливым, хотя и слабым движением руки бросила книжку на колени. Солнечный луч, пробравшийся за ширму, упал на ее лицо. Она приподнялась, подвинула ширму и со вздохом откинулась назад, снова утонув в подушках. Из соседней комнаты донеслись звуки фортепиано.
— Прости, — сказал Жиль. — Я ухожу.
Он вышел на залитую солнцем террасу. Из-за ставней в окнах соседней комнаты слышалась негромкая прихотливая мелодия. Жиль остановился, лицо его исказилось — тихая мелодия затронула какую-то струну в его сердце, как будто исполнительница положила на эту струпу палец и потянула ее к себе. Он стоял, прислонившись к стене, спрятав руки в карманах и полузакрыв глаза. Теперь он узнал, какова глубина тех беспокойных вод, хотя, какой бы она ни оказалась, это уже не имело значения. Обстоятельства, обязанности, отношения с людьми более не существовали для него, они теперь казались ему призрачными. Единственной явью, воплощенной реальностью была для пего девушка, игравшая эту мелодию в скрытой ставнями комнате. Все остальное теперь ничего не значило. Он на миг испытал чувство облегчения — чувство, овладевающее человеком, чья жизнь до сих пор представляла собой компромисс с обстоятельствами, отучившими его желать слишком многого, в тот момент, когда он впервые убеждается, что необходимость приспосабливаться больше не довлеет над ним и в его жизни отныне будет все — или ничего.
Шикари, большой пятнистый борзой пес, лежавший у стены, перестал лениво огрызаться на мух и, вытянув шею, облизал руки хозяину.
«Развлекайся, mon cher», — вспомнились Жилю слова жены, и он усмехнулся. В создавшейся ситуации он не видел ничего, что могло бы его развлечь.
Зеленые ставни тихо раздвинулись, и через балконную дверь на террасу вышел мужчина.
— Как поживаете, дорогой Легар? — спросил он тихим, похожим на мурлыканье вкрадчивым голосом, падевая мягкую серую шляпу. — Очень рад, что вас встретил. Как видите, я ухожу.
Тщательно одетого на английский манер Густавуса Нильсена каждый без малейшего колебания признал бы иностранцем. По рождению он был швед, по образованию и привычкам — гражданин мира. Сорокалетний мужчина среднего роста, он был крепко сложен, и голова его, увенчанная шапкой соломенного цвета волос, плотно сидела на широких плечах. Его бледное веснушчатое лицо покрывало множество мелких морщинок; один из глубоко посаженных карих глаз теплого желтоватого оттенка смотрел на мир через вставленный в глазницу монокль в золотой оправе; рыжеватые усы загибались вниз, к углам рта, как у моржа. Под мышкой швед держал белый в зеленую полоску зонт.
Мужчины пожали друг другу руки и обменялись взглядами, в которых отразилась неприязнь, вызванная их инстинктивным соперничеством.
— Как ваша «система»? — спросил Легар. Он решил, что это самая безобидная тема из всех, которые в тот момент пришли ему в голову.
— Спасибо, неплохо, — ответил Нильсен; лицо его при этом было непроницаемо. — Очень неплохо, однако те, кто играют по какой-то «системе», никогда не говорят о ней — боятся сглазить, знаете ли. Кстати, как поживает ваша милая жена? Передайте ей от меня привет. Очень жаль, что мне не удалось с ней увидеться. Я только что заходил к миссис Трэвис и мисс Ли; боюсь, у меня нет больше времени.
Жиль вздрогнул — он понял, что избрал неудачную тему.
— Спасибо, но моя жена чувствует себя неважно. Я прощаюсь с вами, иначе вы пропустите из-за меня ваш поезд.