В знаменитой «Кармилле», замыкающей сборник, Ле Фаню первый и единственный раз в своем творчестве обращается к теме вампиризма. Писатель как бы возвращается к традициям ранней готической прозы: уединенный замок где-то в отдаленной, малоизвестной австрийской провинции Штирия, юная, неопытная девушка, подвергающаяся смертельной опасности, странная незнакомка, так легко нашедшая себе доступ в замок, загадочные смерти по соседству… Как и в предыдущем произведении, рассказ ведется от лица жертвы, которая менее других догадывается о грозящей ей опасности, и точно так же доктор Гесселиус не высказывает никаких категоричных суждений по поводу событии, лишь удостоверяет честность и добросовестность рассказчицы.
Но если предыдущий рассказ не нуждался в специальном объяснении таинственных происшествий, то в «Кармилле» происходят события, далеко выходящие за пределы постижимого. Однако психические теории доктора здесь явно бессильны. Ле Фаню и не пытается давать научное объяснение происходящему, напротив, он обращается к фольклору и использует почерпнутые из народных суеверий сведения о природе, о поведении вампиров и о средствах борьбы с ними. Необычно здесь, как отмечают критики, лишь то, что вампир — это молодая и привлекательная женщина, делающая своими жертвами юных девушек и явно испытывающая к ним эротические чувства. Предвосхищающая сенсационного «Дракулу» (1897) Брэма Стокера, «Кармилла» фигурирует во всех западных антологиях, посвященных вампирам, и поэтому является одним из наиболее известных произведений Ле Фаню.
Новеллы Шеридана Ле Фаню о таинственном и сверхъестественном по своим художественным особенностям отличаются от его готических романов и во многом превосходят их. Джек Салливан, исследователь английского рассказа о привидениях («ghost story»), утверждает, что именно Ле Фаню можно по праву считать родоначальником нового типа повествования, использующего готическую поэтику и в то же время оспаривающего ее.[25] Речь идет о переходе от романтической эстетики к эстетике реалистической: если классики готики стремились к сенсационности, нагнетанию ужасов и созданию атмосферы надвигающейся катастрофы, то в повествовании нового типа рисуются обыденные ситуации, в которых нечто появляется как бы исподволь, причем четко фиксируется естественное к нему недоверие. Сопровождаемое массой бытовых подробностей, это таинственное нечто входит в жизнь героя и постепенно заполняет ее целиком. Подобную художественную стратегию Дж. Салливан впервые усматривает в рассказе Ле Фаню «Художник Схалкен» (1839), опубликованном анонимно и, к сожалению, никем не замеченном; характернейшим воплощением этой стратегии литературовед считает «Зеленый чаи», называя новеллу «архетипической».
Малая проза Ле Фаню стоит у истоков традиции, которую можно было бы парадоксально назвать «реалистической готикой». На рубеже XIX–XX веков она приобрела большую популярность. Рассказы о привидениях и других необъяснимых явлениях писали не только мастера «ghost story» Алджернон Блэквуд и М.-Р. Джеймс, не только неоромантики Стивенсон, Киплинг, Конрад, но и такие классики реализма, как Генри Джеймс и Томас Гарди. Традицию Ле Фаню продолжил Уильям Батлер Иейтс, создавший на материале ирландского фольклора немало рассказов о привидениях. Английские критики связывают новую волну интереса к ужасному и необъяснимому и с реакцией на «бескрылый» реализм Диккенса и Теккерея, и с распространением позитивистских теорий, пытавшихся объяснить «потустороннее» особенностями функционирования человеческой психики, и, главное, — со смутным ощущением нестабильности, сотрясением основ, приближением нового кризиса европейской культуры, который позже проявит себя в катастрофе Первой мировой войны.[26] Возможно, одним из очевидных симптомов назревавшего кризиса и одновременно важнейшей причиной популярности «ghost story» было особенно широкое распространение в то время материализма. Ведь, как справедливо заметил один из классиков жанра Г.-Ф. Лавкрафт в своем эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» (1927), самые пугающие рассказы о привидениях пишут материалисты, ведь то, что для верующих просто «обыденное явление», для них — «абсолютное и потрясающее нарушение естественного порядка вещей».[27]
Эстетика путающего и ужасного, постоянно обновляя репертуар тем и образов, все шире распространяется в XXI веке в разных формах и жанрах, от триллера до «черной комедии». И покуда массовое сознание цивилизованного мира балансирует между материализмом, верой и суеверием, готические сюжеты будут по-прежнему обречены на успех.
25
См.: