Я задал себе вопрос: сумею ли я спуститься к руслу реки, текущей подо мною? Невозможно предугадать, какие обрывы и опасности могут мне помешать. А если я спущусь-таки на берег, отважусь ли я ее пересечь? Пловец я превосходный, и все же, оказавшись в страшном беснующемся потоке, который примется швырять меня куда ни попадя, я буду совершенно бессилен ему противостоять. А как же моя поклажа? Ведь я погибну от холода и голода, если ее лишусь, а с другой стороны, я непременно утону, если попытаюсь переправить ее через реку. Всё это были соображения весьма серьезные, но надежда найти новое беспредельное пространство, пригодное для овцеводства (каковое пространство я определил, насколько возможно, забрать себе в монопольную собственность) всё перевесила; и через несколько минут я почувствовал решимость, раз уж я совершил такое важное открытие, найдя проход в страну, обладающую, по всей вероятности, такой же ценностью, как та, что находится по нашу сторону гор, довести дело до конца и убедиться в ее ценности, хотя бы мне пришлось заплатить за провал самой жизнью. Чем больше я думал, тем крепче утверждался в решении либо добиться славы и, возможно, богатства, вступив во владение этим неизведанным миром, либо пожертвовать жизнью в попытке достичь этой цели. Я чувствовал: жизнь потеряет для меня всякую ценность, если я, увидев возможность добиться такой награды, отступлюсь от намерения завладеть всеми выгодами, какие отсюда можно извлечь.
В моем распоряжении оставался еще час дневного освещения, в течение которого я мог начать спуск, имея в виду дойти до площадки, подходящей для лагеря; однако нельзя было терять ни минуты. Поначалу я продвигался быстро, путь лежал по снегу (ноги утопали в нем ровно настолько, чтобы уберечь меня от падения), и шел вниз по горному склону, стараясь ни на миг не сбавлять хода; но на этой стороне снега было гораздо меньше, а скоро снежный покров окончательно исчез, и я вступил в ложбину, где поверхность почвы, усеянная множеством камней, представляла немалую опасность: поскользнувшись или оступившись, я мог рухнуть наземь с самыми печальными последствиями. Но при всей торопливости я старался быть крайне внимательным и благополучно добрался до низа ложбины. где на отдельных участках росла жесткая трава, а кое-где делал попытки укорениться и кустарник; что располагалось ниже по склону, не было видно. Продвинувшись еще на несколько сотен ярдов, я обнаружил, что нахожусь на краю страшного обрыва: никто в здравом уме не попытался бы тут спускаться. Мне, однако, пришло в голову, не попробовать ли двинуться вдоль ручья, прорывшего и осушившего эту самую ложбину, и посмотреть, не окажется ли его ложе путем более гладким и пологим. Уже через несколько минут я был у верхнего конца расселины между скал, похожей на валлийскую Черную Дыру[4], только несопоставимо большего размера; ручей проложил себе туда путь и прорыл глубокий канал в грунте, который здесь оказался мягче, чем грунт с обратной стороны горы. Он, думается мне, принадлежал к иной геологической формации, хотя должен признаться, что назвать ее я не могу.
Какое-то время я в глубоком сомнении глядел на разлом, прошел на небольшое расстояние влево, затем вправо от него, и каждый раз оказывался на краю ужасного обрыва, откуда открывался вид на речной поток, ревущий в 4 или 5 тысячах футов подо мною. Нечего было и думать о том, чтобы здесь спускаться, оставалось только ввериться расселине, на которую я и возлагал надежды, сообразив, что скалы здесь сложены из мягкой породы и что вода могла прорыть здесь канал, относительно гладкий на всем его протяжении. С каждой минутой темнело все сильнее, мне же было необходимо, чтобы сумерки продлились еще хотя бы полчаса, поэтому (хотя, разумеется, и не без страха) я нырнул в расселину, решив вернуться и встать лагерем где придется, с тем чтобы наутро поискать иной путь, если здесь мне встретятся серьезные препятствия. Пять минут спустя я уже совершенно обезумел от этого спуска; протяженность расселины достигала нескольких сотен футов, и края ее нависали надо мной так, что я перестал видеть небо. В ней было полно скальных выступов; я многажды об них ударялся и набил немало синяков. Кроме того, я промок до нитки, ибо несколько раз мне случилось окунуться в воду, количество которой было здесь невелико, но хлестала она с такой силой, что спастись от нее не было никакой возможности. Один раз, заодно с не таким уж слабым водопадом, я совершил прыжок в глубокую лужу у его подножья, и ноша моя, намокнув, так отяжелела, что я едва не утонул. Мне едва удалось уцелеть, но, к счастью, Провидение было на моей стороне. Вскоре мне стало казаться, что расселина становится шире и по краям ее растет больше кустарника. А еще чуть погодя я очутился под открытым небом, на поросшем травой косогоре и, пройдя уже почти на ощупь еще немного вдоль ручья, вышел на ровное место, где росли деревья и можно было с удобством расположиться на стоянку — и слава Богу, было уже почти совсем темно.