Томительно тянулось время. Как же я жалел, что нет со мною моих несчастных часов! Казалось, время остановилось, таким безнадежно немым, точно околдованным, было окружающее пространство. Иногда я щупал себе пульс и по полчаса кряду считал его удары — хоть что-то, с помощью чего можно было отмечать течение времени и убеждаться, что оно по-прежнему существует, что мы все еще находимся в благословенных пределах, где действуют его законы, а не попали, сбившись с пути, в безвременье вечности.
Я уже занимался этим не то в двенадцатый, не то в тринадцатый раз и впал в легкую дремоту; мне приснилось, будто я еду на скором поезде и прибываю на станцию, где воздух полнится мерзким и жутким шипением, какое издают паровозы, спуская пар; я очнулся, напуганный и встревоженный, но шипение и треск преследовали меня и по пробуждении; волей-неволей я осознал, что звуки эти реальны. В чем их причина, я не понимал, но они становились всё слабее и через некоторое время стихли. Через несколько часов облака рассеялись, и от того, что я увидел внизу, кровь застыла у меня в жилах. А увидел я море и ничего, кроме моря; оно было по преимуществу черное, но пестрело белыми гребешками бурно плещущих, штормовых волн.
Аровена спала мирным сном на дне гондолы, и, глядя на ее прелестный облик, на чистую ее красоту, я застонал и проклял себя за то, что навлек на нее такое страшное бедствие; но уже ничего нельзя было поделать.
Я сел и стал ждать самого худшего, а вскоре увидел признаки того, что ждать его долго не придется, шар начал снижаться. При виде моря у меня с самого начала возникло впечатление, что мы падаем, но сейчас ошибки быть не могло, мы снижались, и довольно быстро. Я выбросил один из мешков с балластом, и на какое-то время мы поднялись повыше, но в течение нескольких часов снижение возобновилось, и я выбросил второй мешок.
Сражение разгорелось не на шутку. Оно продолжалось всю вторую половину дня, всю ночь и весь следующий день до вечера. Я ни разу не заметил даже намека на парус, хотя уже наполовину ослеп, вперяя пристальный взор во всех направлениях; мы повыкидывали из корзины всё, кроме одежды, что была на нас; запас провизии и воды отправился за борт, всё было брошено на поживу реявшим вокруг нас альбатросам, дабы отдалить миг падения в море еще на несколько часов или даже минут. Я не выбрасывал книг, пока до поверхности воды не осталось всего несколько футов, и решил, что рукописями пожертвую в последнюю очередь. Надеяться, казалось, было уже не на что — и все же, как ни странно, мы оба надежды не теряли, и даже когда беда, нам грозившая, взяла нас за горло, и всё, чего мы больше всего боялись, с нами случилось, мы сидели в гондоле, где воды уже было по пояс, улыбаясь друг другу с оптимизмом смертников.
Кому доводилось совершать переход через Сен-Готард, помнит, что ниже Андерматта[42] расположено одно из альпийских ущелий, которые поражают сочетанием крайних степеней возвышенного и ужасного. С каждым шагом окружающее всё с большей силой воздействует на чувства путешественника, пока наконец голые нависающие стены двух обрывов почти не сомкнутся у него над головой, и он, перейдя через мост, подвешенный в пустоте над ревущим водопадом, не вступит во мрак пробитого в скале туннеля.
Что может ждать его на выходе? Наверняка что-то еще более дикое и безжизненное, чем то, что он уже видел; однако воображение его парализовано; фантазия не способна создать ничего, превосходящего реальность, свидетелем которой он только что был. Затаив дыхание, он с благоговением движется вперед, и внезапно — смотрите! — яркий свет послеполуденного солнца приветствует его; он покидает туннель и видит смеющуюся долину — журчащий ручей, деревню с высокими звонницами, луга с блистающей зеленью — всё это ему радо, и путник улыбается себе в бороду: пережитого ужаса как не бывало, а в следующий миг не остается и памяти о нем.
То же произошло и с нами. Мы пробыли в воде два или три часа; наступила ночь. Сто раз попрощались мы друг с другом и приготовились встретить конец; я боролся с приступом дремоты, от которой, вероятней всего, мне уже не суждено было очнуться; как вдруг Аровена прикоснулась к моему плечу и указала на свет и на темную массу, надвигавшуюся прямо на нас. Вопль, молящий о помощи — громкий, ясный, пронзительный — разом вырвался у нас обоих; и в следующие пять минут добрые, заботливые руки подняли нас на палубу итальянского судна.
42
Сен-Готард — важнейший горный перевал Швейцарских Альп. Андерматт — деревня в кантоне Ури.