Мюррей сам не мог сдержать слез. Он немного растерялся, но ведь он только что стал отцом. У него на глазах появился на свет его первенец. Приподняв тугой извивающийся сверток, он понял, что масса тоже может быть формой выражения прекрасного и тоже может стремиться к совершенству: каждая частичка тела маленькой Джули была на своем месте.
— Да, — хрипло выдохнул он, словно его девочка просто позвонила ему по телефону. Его объятия могли сломать малышке пару косточек, но у любви, он чувствовал, предел прочности очень высок. Чем крепче он обнимал дитя, тем спокойнее оно становилось. — Здравствуй, здравствуй, любимая.
— Тебе понадобится педиатр, — распорядилась Джорджина. — Я скажу доктору Спалос, что ты позвонишь.
— Женщина, конечно?
— Ах, ах! Да, еще нужно получить свидетельство о рождении.
— Свидетельство о рождении?
— Ну, чтобы она потом могла получить водительские права и все такое. Не переживай, я обо всем расспросила свою акушерку. Если у тебя нет семейного врача, тогда нужно заполнить бланк. Отошлешь его в Трентон, в бюро регистрации, вместе с пошлиной за заполнение. Это стоит три бакса.
Он посмотрел на Джули. Ранка на лбу засохла, на щечках запеклась кровь. Мюррей склонился над ней, и губки девочки случайно растянулись в подобие улыбки.
— Три бакса? И все? Всего три?
У Джорджины ее биолог-маринист появился на свет ровно через месяц после гипотетически божественного дитяти Мюррея. Биолог оказался девочкой с кожей цвета кофе, крепенькой живой мулаткой и, по твердому убеждению Мюррея, как две капли воды похожей на Монтгомери Клифта. Вместе новоиспеченные родители отправились в регистратуру городского департамента здоровья и получили необходимые бланки.
— Тут нужно вписать имя, — задумалась Джорджина. — Никак не придумаю ничего подходящего.
— Что, если Монти? — с готовностью подсказал Мюррей.
— Нет, хочется чего-то вселенского!
— Метеорита?
— А как тебе Феба?
— Вполне.
— Правда нравится? Феба была из титанов.
— То, что надо. Она просто вылитая Феба. «Феба», — вписала Джорджина.
То, что зачатие Джули могло произойти с легкой руки Духа Абсолютного Бытия, или Матери Мироздания, или Первичного Гермафродита, не освобождало Мюррея от переживаний по любому поводу и сетований на ограниченность своих отцовских способностей. Взять, например, насморк. Доктор Спалос все твердила, что девочка его перерастет. Но когда? Потом еще молочная проблема. Мюррей на разных распродажах собрал у букинистов два десятка пособий по уходу за ребенком, и все авторы дружно осуждали матерей, отказывающихся кормить грудью. Всякий раз, готовя новую порцию «Симилака», он читал этикетку и в глубине души желал, чтобы ингредиенты больше напоминали еду, а не спецсостав для супермена.
Ясными вечерами они с Джорджиной кормили детей прямо на пирсе.
— Здесь Джули ближе к своей маме, — сказала как-то Джорджина.
— Я ее мама. И мать, и отец — оба.
— Что ты, Мюр, как можно? — Джорджина переложила Фебу к другому соску. — Джули была послана. Грядет эра вселенской гармонии и синергетической конвергенции.
— Это все выдумки. — Мюррей взял вторую бутылочку. Джули была таким добросовестным сосунком. Ритмичное чмоканье попадало точно в такт волнам поступающей жидкости. — Никто не знает, откуда взялась эта яйцеклетка.
— Я знаю. Она еще ничего такого не учудила против законов физики?
— Нет.
— Это дело времени.
Куда бы ни отправилась Джорджина для развития маленькой Фебы — на карнавал, на ярмарку, на парад, посвященный двухсотлетию независимости США, — без Мюррея и Джули дело не обходилось.
— На Арканзас-авеню будут строить казино, — могла, например, сказать она. — Мне кажется, девочки должны посмотреть, как будут сносить старый отель. На все эти бульдозеры, крушильные установки. Идем?
И они отправлялись на Променад, чтобы посмотреть, как огромный железный шар, словно кара небесная, обрушивается на старенький отель, освобождая место для нового дворца.
Или:
— Железная дорога, Мюр! Этот шум, эти запахи, движение навстречу новому, неизведанному. Вот где жизнь кипит!
И они ехали на родину Мюррея в Ньюарк, забирались в депо, чтобы их девчонки впитывали в себя весь этот, надо полагать, ужасно познавательный хаос.
Первичный Гермафродит, или кто там еще, не поскупился для Мюррея на все то, что касается темной стороны отцовства. Закаканные пеленки Джули были ничуть не более привлекательны, чем у других детей, ушки болели не реже, а плач по ночам был не менее пронзительным и несправедливым по отношению к отцу. Временами Мюррею казалось, что у него украли его собственную жизнь. На «Герменевтике повседневности» можно было ставить крест. С тех пор как появилась Джули, Мюррей не написал ни единого нового слова. Спасибо, были ясли. По сути, только благодаря им он не тронулся. Это был садик фермера Брауна, если верить Джорджине, лучший в округе. Она сама отдавала туда Фебу три раза в неделю. Вот только няни, присматривавшие за детишками, немного раздражали Мюррея. Они были такими паникершами. Естественно, что дочурка Каца, такая смышленая и не по годам развитая, частенько заставляла их охать и ахать.
Не по годам развитая. Мюррей не мог этого отрицать. Уже на пятый день после появления на свет Джули перевернулась на животик. На Йом-кипур [3] она уже вовсю разгуливала по дому на четвереньках. Первое слово — «папа»-произнесла, когда ей едва исполнилось двадцать недель, а в восемь месяцев уже уверенно ходила с прямой спинкой и, выдвигая правую ножку, отмахивала левой ручкой. Причем это достижение доставило Мюррею немало хлопот, потому что примерно в полтора года к списку поверхностей, по которым она ходила — песок, трава и пол, — Джули прибавила еще одну — Атлантический океан.
Мюррей не верил своим глазам. Они отправились к морю на обычные вечерние купания, и, пожалуйста, эта девчонка как ни в чем не бывало побежала по поверхности пролива Абсекон.
— Джули, нет! — Мюррей бросился к воде и побрел по отмели. — Не делай этого!
Хочет повыделываться — пусть, он даже на небольшое чудо согласен, но только не это.
Она остановилась. Вода искрилась в лучах закатного солнца. Мюррей прищурился. Какое же она чудо! Стоит себе кроха, а вода тихонько плещет о лодыжки.
— Что случилось? — удивленно спросила девочка.
— Джули, здесь не ходят, а плавают.
— Почему? — Тоненький возмущенный голосок требовал объяснений.
— Ходить по воде нехорошо. Ну-ка, плыви ко мне!
И девочка нырнула. В несколько секунд она доплыла до отмели и уже шлепала к нему по усыпанной водорослями косе. «Крепышка, — подумал про себя Мюррей. — Такая не пропадет».
Может, он все выдумал? Может, дело было не в Джули, а в воде? Какое-нибудь резкое повышение содержания соли, обусловившее сверхплавучесть, вернее, непотопляемость. И все же, с учетом того, что где-то бродят люди, взорвашие Институт, и того, что произошло на Голгофе, сама мысль о хождении по воде, как по суше, приводила в ужас.
— И никогда больше так не делай!
— Прости, папа, я больше не буду, — пообещала ему дочурка, кротко улыбаясь.
В тот же вечер за ужином Мюррей рассказал Джорджине об этом случае.
— Я думаю, что сегодня утром в заливе резко повысилось содержание соли в воде, — поспешил он добавить.
— Не обманывай себя, Мюр. Мы стали свидетелями великой инкарнации. Хождение по воде! Представляешь? Потрясающе! — Сложив губы трубочкой, Джорджина втянула в себя макаронину. — Завтра идем в зоопарк.
— Не люблю я зоопарков. — Мюррей стряхнул с вилки комочек пармезана.
— Это еще почему? Боишься, что она слонов будет взглядом поднимать?
— Джорджина, я просто не люблю зоопарк.
Визит в зоопарк прошел замечательно. Мюррей показывал Джули животных, называя их, как Адам. Она повторяла названия своим тоненьким голоском. И Мюррей понял удивительную вещь: он никогда не догадывался, что можно кого-то так сильно любить, никто не проинформировал его на этот счет. Обычная девочка, говорил он себе, смышленая не по годам, ладно. Ну ходит по воде. Но в основном обычная маленькая девчушка.
3
Йом-кипур — еврейский праздник Судного дня, отмечается на 10-й день после Рош Хашана (Новый год), то есть в конце сентября.