Метьюэн очнулся и стал проявлять признаки нормальности. Поскольку без стеклянного стержня он был всего лишь безобидным профессором, Джонни отпустил его.
– Я так счастлив, что ты это сделал, Джонни, – пробормотал он. – Ты спас мою репутацию, а может быть, и жизнь. Эти тупицы в госпитале так и не поверили, что меня надо все время накачивать алкоголем, так что я, естественно, протрезвел и снова свихнулся. Может быть, на этот раз до них дойдет. Пошли, мне надо скорее вернуться. Если они еще не обнаружили, что меня нет, то, может быть, не станут поднимать шум. Когда меня выпустят, я стану работать над постоянным нейтрализатором своего препарата. И я найду его, если только раньше не помру от язвы из-за того спиртного, что мне придется пить.
Джонни неторопливо шел домой по Темпл-стрит, чувствуя себя мудрецом из-за прорезавшегося у него таланта утрясателя неприятностей. Возможно, трезвый Метьюэн и был прав насчет тщетности всего на свете. Но если подобная философия могла нарушить приятное настроение Джонни, то, в таком случае, пусть он остаётся пьяным.
Он был рад, что Метьюэн скоро излечится и вернется домой. Профессор был единственным человеком, к которому Джонни испытывал сентиментальную привязанность. Но пока Метьюэн находился далеко, Джонни не собирался упускать ни секунды наслаждения полной свободой. Дойдя до особняка Фелпса, он не зашел сразу внутрь, а просунул лапу в щель между стеной и забором. Она вернулась с огромной плиткой жевательного табака. Джонни откусил половину, сунул остаток обратно в тайник и вошел в дом, счастливо чавкая на каждом шагу. А почему бы и нет?
Единорог Эвдорика[3]
Когда пассажирская карета сэра Эвдорика Дамбертсона начала регулярно курсировать по линии, Эвдорик задумался о расширении своего предприятия. Он продолжит линию от Кромница до Согамбриума, столицы Новой Наполитанской Империи. Он закажет вторую карету. Наймет писца, чтобы освободиться от ведения бухгалтерских записей…
Первым шагом, решил Эвдорик, станет продолжение согамбрианской ветки маршрута. Поэтому он повесил в Зургау и Кромнице объявления о том, что в определенный день карета, вместо возвращения из Кромница в Зургау, продолжит путь в Согамбриум и повезет тех, кто согласится внести дополнительную плату за проезд.
От барона Эммерхарда Зургаусского, некогда едва не ставшего его тестем, Эвдорик получил рекомендательное письмо, в котором барон рекомендовал его брату императора, архидюку Рольгангу.
– В качестве подарка, – добавил Эммерхард, поглаживая седеющую бороду, – я пошлю с тобой одну из моих лучших гончих. При дворе ничего не делается без подарков.
– Вы очень добры, сэр, – сказал Эвдорик.
– Не более других. Не забудь внести стоимость собаки в графу своих расходов.
– На какую сумму?
– Клея обойдется тебе минимум в пятьдесят марок…
– Пятьдесят! Боже милостивый, это же абсурд! Я оценил бы ее в…
– Не дерзи мне, щенок! Ты ничего не смыслишь в собаках…
После бурного спора Эвдорик сбил цену до тридцати марок, хотя и эта сумма показалась ему чрезмерной. Несколько дней спустя он отправился в путь, поместив клетку с собакой в багажное отделение кареты. Через семь дней Эвдорик, правивший каретой попеременно со своим помощником Жилло, въехал в Согамбриум.
В столице империи Эвдорик до этого побывал лишь однажды, еще ребенком. По сравнению с ней Кромниц смотрелся небольшим городком, а Зургау и вовсе деревней. Черепичные крыши домов тянулись бесконечно, как морские волны.
Увидев снующие по узким улицам толпы прохожих, Эвдорик ощутил себя не в своей тарелке. Столичные моды сильно отличались от провинциальных. Мужчины щеголяли в узких туфлях с загнутыми вверх носками, которые ниже колена пристегивались к ноге владельца ремешком, а женщины носили конические шляпы в ярд длиной. Казалось, каждый куда-то спешит. Даже столичный диалект и тот оказался ему не совсем понятен. Согамбрианцы укорачивали слова, пропускали целые слоги и почти не употребляли старомодные, но привычные Эвдорику «ты» и «тебе».
Сняв комнаты в гостинице средней паршивости, Эвдорик оставил карету и вещи на попечение Жилло, а сам, ведя на поводке собаку, отправился под моросящим дождиком к дворцу архидюка, стараясь примечать все на своем пути, но при этом не слишком заметно пялиться по сторонам, разевать от удивления рот и вертеть головой.
3
L. Sprague de Camp. Eudoric's Unicorn: The Year's Best Fantasy Stories. v.3. – DAW Books, N.Y., 1972.
© 1992–2020 Андрей Новиков, перевод.