Вскоре атташе офирского представительства при эфиопском посольстве тайно и совсем недорого снял для них домик в горной местности у городка Бопцаниго, рядом с домиком Муссолини, который притулился прямо посередине крутой горы, к нему вели выбитые в скале ступени. Хозяин их домика — дон Карлеоне, плотник, худой, высокий, морщинистый, крепкий старик, зимой и летом в длинном помятом сером плаще, был похож на сельского падре, соседи звали его падре Карло, он плотничал и столярничал, чернорубашечников на дух не выносил, сочувственно относился к левым и ко всем противникам Муссолини. Он работал на какой-то стройке в Милане, ездил туда на черненьком «форде», в Боицаниго возвращался на выходные дни и жил в дачной пристройке по соседству с аптекарем и алкоголиком Джузеппе Верди. Карло и Джузеппе много пили, пели, играли в четыре руки на клавесине, катались по очереди на тяжелом германском велосипеде, ругали соседа-дуче, дрались и мирились, совсем как в какой-нибудь южной российской провинции. Дуче иногда приезжал сюда — в самые трудные свои минуты, пересидеть запой; но в этом году он здесь еще не появлялся.
Когда Гамилькар в очередной раз ушел через Альпы но каким-то своим делам (на этот раз по заданию негуса Фитаурари он посетил Ленина в Горках, чтобы посоветоваться с ним об организации профсоюзного движения в Африке (это был официальный предлог, на самом деле Гамилькар имел поручение склонить Ленина к предательству интересов рабочего класса и переходу на рельсы международного дофепизма); Гамилькар также тайно посетил Кремль и записал в своем дневнике дополненную цитату из Герцена: «Я с удивлением осмотрел в Кремле три символа российской государственности — Царь-Колокол, который никогда не звонил, Царь-Пушку, которая никогда не стреляла, и Царь-Фонарь, который никогда не светил», — так вот, пролетарский вождь заинтересовался проблемой советизации Офира, но уже не мог ничего присоветовать Гамилькару, а только по-детски мечтательно улыбался и делал под себя в кресле-каталке, — к сожалению, Ленин не был истинным первородным последователем дофенизма, потому что, как показало бальзамирование, фаллос у вождя был короткий и тонкий (его заспиртовали и передали в институт Революции) — свидетельств об отношении Ленина к дофенизму не сохранилось, но Гамилькар застенографировал свою беседу с вождем, в которой на вопрос о здоровье Ленин ответил: «Боюсь Кондратия».
В шушенской бане один крестьянин сказал мне: «А ты, Ильич, помрешь от Кондрашки», и на мой вопрос «почему?», крестьянин ответил: «Да шея у тебя больно короткая» (конечно, крестьянин под шеей подразумевал другой ленинский орган); Гамилькар собирался предложить больному вождю переселиться в Офир, но так как тело Ленина решено было не хоронить, мавзолей уже был построен, то и вопрос отпал; чтобы закончить с этой неожиданно возникшей ленинианой, надо напомнить, что негус Фита-урари, будучи уже Pohouyam'ом, предложил ВЦИКу купить ленинский Мавзолей вместе с мумией для офирского Национального музея, переговоры велись до скончания века и завершились к взаимному удовольствию сторон — мавзолей был куплен по весу чистого золота, его разобрали, каждый кирпич пронумеровали и завернули в бумажку, перевезли в Офир и установили в центре Амбре-Эдема рядом с гранитным фаллосом и пушкинским Бахчисарайским фонтаном), — так вот, когда Гамилькар в очередной раз ушел через Альпы, падре Карло кинул глаз на графиню.
— Sortons un peu au potager, — сказал падре Карло, — lе temps est si beau, et c'est si rare a Boncanigo. Ot.[7]
— Aves le plus grand plaisir.[8]
— Да скажите, пожалуйста, для чего же мы с вами говорим по-французски? — спросил падре.
— Я не хочу коверкать итальяно.
Они пришли в огород, где последовал разговор с эротическими сигналами:
— Смотрите, от, какие мне удалось вывести помидоры.
— О, какие красивые красные помидоры. Я хочу поглядеть на капусту.
— И serait bien aimble a vous de venir me ranimer. Ot,[9] — шепнул он ей.
Гамилькар отсутствовал уже второй месяц, а графиня, привыкшая pour «c'est affaire», souffrir sans «c'est affaire».[10] Падре внушал ей доверие, даже более чем доверие. Это его простецкое «ot» так напоминало ей задумчивую частичку «вот» или «от», которые русские любят вставлять в разговор. «Se amor поп е che dunqe?»[11] — думала графиня.
— Gueule du bois? — понимающе спросила она. — Je suis a vous… Ne me jouez pas un mauvais tour,[12] — подумала и добавила она.
Падре ответил:
— О, что вы! A quoi pensel-vous![13]
Наконец Элка зашла в гости к дону Карлеоне в дачную пристройку.
— А не выпить ли нам чаю? — сказал падре известный любовный пароль.
— Почему бы не выпить? — правильно ответила графиня.
— Ах, какой у вас верстак! — сказал плотник дежурную фразу.
— Хотите на нем поработать? — опять правильно спросила графиня.
Плотник, не теряя времени, увлек графиню Кустодиеву на большое letto matrimoniale, le met a l'aise[14] и, как говорится, имел ее. Вот.
Плотник был восхищен.
— Vous la plus jolie, chere comtesse. Ot.[15]
— Какая из меня к черту графиня, — ответила тоже восхищенная Элка, натягивая трусы. — Была графиня, сплыла графиня.
Плотник взял недельный отпуск на своей стройке, и они семь дней без перерыва восхитительно трясли матримониальное ложе в дачном сарайчике, вкусно пахнущем стружками, кукурузной олифой и столярным клеем. Восхитительно! С плотником было восхитительно по-другому, чем с Гамилькаром. Плотник был груб и не царских кровей, его дрын, прости господи, не уступал величиной гамилькаровой елде, но поверхность, как и полагается плотницкому дрыну, была рашпелевидной, что придавало новые ощущательпые нюансы. Восхитительно! Плотник дополнял Гамилькара, Гамилькар дополнял плотника.
Их связь не осталась незамеченной.
— За неимением горничной имеют дворника, — однажды сказал вечно пьяный музыкант Джузеппе Верди и получил за такую шутку поленом по голове. Пришлось вызывать «скорую помощь» и увозить Джузеппе с разбитой головой в больницу для бедных, откуда он с сотрясением мозга был вскоре изгнан за пьянство.
Гамилькар в очередной раз перешел через Альпы и вернулся в Бонцаниго. Плотника в доме не было, он уехал на заработки в Милан, но в доме пахло плотником. Гамилькар что-то почувствовал, раздул ноздри, внимательно посмотрел па графиню и сказал:
7
Выйдем на минутку в огород, погода так хороша, а это так редко бывает в Боицаниго. От. (фр.)