«Мы не оспариваем ни легальность, ни законность социалистического правительства, пока оно само скрупулезно следует закону и Конституции, — заявил Ле Пен на шестом съезде своей партии в мае 1982 года. — Но «Национальный фронт» выйдет на улицу немедленно, как только социалисты в той или иной форме поведут дело к скрытой диктатуре». Ключевой смысл этого заявления раскрылся лишь год спустя, когда на муниципальных выборах 1983 года партия Ле Пена одержала несколько впечатляющих побед — то были первые ступеньки лестницы, по которой французские ультра продолжают подниматься до сих пор. Французы не сразу отдали себе отчет в том, что мощное эхо в прессе, сопровождающее каждый успех Ле Пена, по сути явилось бесплатной рекламной кампанией его «новой тактики». Но в чем же ее суть?
Итак, партия, созревшая на крайне правом политическом фланге, заявила о своем уважении к основным ценностям демократического общества; отказалась от политики силы, кулака, террора, нагнетания напряженности и т. д.; более того, заявила о своей решимости защищать демократию от любой диктатуры! Вот квинтэссенция «новой тактики» Ле Пена. Прикрываясь демократической этикеткой, Ле Пен тем самым пытается отвести от себя любые обвинения в политическом экстремизме. В то же время чурается он и политической аморфности «центристских» партий, к которым относит СФД и ОПР. Все это значит, по словам Ле Пена, что возглавляемый им «НФ» во французском обществе занимает то же место, что в Англии партия тори М. Тэтчер, а в США — республиканцы Р. Рейгана. И в общем предложенный Ле Пеном политический курс нашел немало сторонников в «центристских» партиях: в «НФ» влилось внушительное число перебежчиков из СФД и ОПР. Справедливости ради надо сказать, что постепенное разочарование в реформах, обещанных партией социалистов, вызвало отток и из ее рядов в сторону того же «Национального фронта».
Как объяснить этот феномен? Ален Ролла, один из лучших знатоков правых идеологических течений во Франции, выдвигает три взаимосвязанные причины: экономический, социальный и культурный кризис, переживаемый Францией, а в более широком плане — и всем Западом[48]. Среди голосующих за Ле Пена около 12 процентов — безработные французы[49], чей гнев удалось переключить на «отнявших» у них работу иммигрантов. Но именно кризис культурный позволяет нам в полной мере оценить глубину укоренения лепенизма во французском обществе, обнаружить его истоки.
«…Жан-Мари Ле Пен победил благодаря культурному кризису. В нашем мире, переполненном сомнениями, этот закованный в броню уверенности человек ободряет уже тем, что предписывает сильно действующие лекарства против болезней западного общества. Что может быть проще, чем отправить иностранных рабочих по домам, раз не хватает работы на всех французов? И что может быть элементарнее, чем гарантировать распределение национального богатства по преимуществу между гражданами Франции, коль скоро его не хватает на всех, кто живет и работает в нашей стране? Каждый за себя, а всякий чужак — это твой потенциальный враг. Такой философией Жан-Мари Ле Пен лишь обострил нетерпимость в обществе… обесценил моральные и гражданские ценности, унаследованные от эпохи Освобождения и доныне считавшиеся неприкосновенными, способствовал устранению общественного консенсуса вокруг голлизма, попал в струю того исторического ревизионизма, который, подвергая критике наследие революции 1789 года, помогает сделать нацизм обыденным и облегчает неолиберальные атаки на социальные завоевания послевоенной эпохи…»[50]
Вот эта-то «идеологическая мешанина», как классифицировал ее известный французский политолог Рене Ремон, и привлекла к Ле Пену такое количество сторонников: от монархистов и вишистов, от бывших оасовцев и «национал-революционеров» (этикетка, которой часто маскируются неонацисты) до «неопужадистов», мечтающих о «сильном защитнике» их классовых и профессиональных интересов, до католиков-традиционалистов, вверяющихся Ле Пену лишь потому, что он так часто произносит слово «Бог». Национализм, национал-либерализм, авторитарный популизм — каких только определений не давали идеологии «НФ» французские исследователи, отмечая при этом, что ее внутренняя противоречивость как раз и стала базой рыхлого массового движения. В середине 80-х годов половина избирателей, отдававших свои голоса «НФ», относила себя к крайне правым, тогда как 27 процентов — к правым, 15 процентов — к центру, 5 процентов — к левым. Что же объединило, казалось бы, столь далеких по взглядам людей?