15‐го утром мы достигли Кенигсберга и провели там два приятных дня, возобновляя старые знакомства и завязывая новые.
Мое путешествие, дорогой брат, протекает легко и счастливо. Мы прибыли сюда вчера в 8 утра, после того как ехали четыре ночи подряд и напрасно прождали в Мариенбурге шесть часов обер-президента фон Шёна[10]. Видимо, приехать из Мариенвердера ему помешало колоссальное наводнение. В Мариенбурге мы осмотрели все замечательное под руководством педантичного священника. Дорога из Берлина сюда в общем и целом была отличной, если не считать снега и ледяной корки на протяжении нескольких миль. Ехали мы достаточно быстро, так как часто перекусывали и должны были остановиться на три часа из‐за скоб прикрученного (к повозке Эренберга) чемодана. Здесь я провожу все время с энергичным и любезным Бесселем[11], на построенной тобой обсерватории, и не далее как сегодня утром вел с ним магнитные наблюдения. Вчера он пригласил к себе на обед всех ученых. Для подготовки к дальнейшему путешествию всю необходимую помощь мне оказывает дворцовый почтмейстер Пфютцер. Двинуться дальше я смогу только сегодня ночью: по сведениям из Мемеля, морской пролив очистят от уже ненадежного льда. Возможно, мы остановимся на последней станции косы, в Шварцорте, если в [Куршском] заливе еще будут большие льдины. Переезд через Вислу выдался совершенно безопасным. Здоровье мое великолепно, спутники замечательные, к четырем кубическим футам медикаментов Эренберга мы пока даже не притронулись. Нежно обнимаю тебя, дорогой брат, постоянно думаю о тебе и твоем будущем. Обними Каролинхен[12] и Германа[13] и напиши три строчки моему уважаемому другу генералу Вицлебену[14], чтобы сообщить ему о дате моего отъезда отсюда. Кроме Дерпта (на 1 день), я безусловно постараюсь нигде не задерживаться.
В четырех милях за Мемелем заканчивается Пруссия; первый пограничный город России – Поланген. Сюда уже давно поступило распоряжение министра финансов графа Канкрина о беспрепятственном пропуске нас. Так что получив подорожную – разрешение ехать на почтовых лошадях – мы смогли сразу продолжить наше путешествие. У деревни Шрунден вечером на следующий день мы переехали через Виндау [Венту]; лед уже прошел, но переправу чрезвычайно осложняли высокая вода и разбитый ледоходом берег. Нас также задержала на следующий день маленькая речка Швете [Свете]: хотя мост над ней остался целым, он поднимался над водой как остров посреди большого озера. Приятным сюрпризом в преодолении тяжелых дорог стало для нас гостеприимство г-на старосты фон дер Роппа из Паплакена (деревни между Тадайкеном и Обербартау), который послал нам со своим младшим сыном, славным мальчиком, угощение.
Переправа через реку Аа[15] утром 24-го, несмотря на высокую воду, прошла хорошо, тяжелее было переехать около Риги Дюну,[16] по которой еще шел лед. Повозки каждая по отдельности были погружены на большие лодки, которые на полных парусах обходили льдины. Рига с ее высокими фронтонами домов, узкими улочками и жизнью на них имеет вид ганзейского города. Уехать из Риги мы смогли лишь после обеда; мы проезжали через обширные крепостные сооружения и предместья – заново выстроенные, поскольку они сгорели при осаде 1812 года. Ночью мы благополучно перебрались через небольшую речку Аа, а после того, уже не препятствуемые разлившимися реками, продолжили свой путь к Дерпту. Здесь мы испытали на себе скорость, с какой ездят в России. Г‐н генерал фон Шёлер[17] выслал нам навстречу из Петербурга курьера, который ожидал нас уже в Риге, а теперь, будучи впереди нас, брал лошадей на станциях. Таким образом, несмотря на очень дурные дороги, мы преодолели 239 верст от Риги до Дерпта за 33 часа. Мы были не против проехать эту местность быстро: она неинтересная – песчаная и частично покрытая еловыми лесами.
Сегодня, на 16‐й день после нашего отъезда из Берлина, мы, дорогой и искренне любимый Вильгельм, все еще не в Петербурге, хотя и намеренно останавливались всего на два дня в Кенигсберге и день в Дерпте, а также постоянно едем ночью. Однако злосчастное свойство воды быть то в твердом, то в жидком состоянии нарушает все наши планы. Дороги сами по себе сносны, хотя начиная с Дерпта мы и видим вокруг себя все ужасы зимнего пейзажа – снег и лед, сколько хватает глаз. Но везде остановки у рек, на которых либо в полном разгаре ледоход, как на Дюне и Нарве (здесь), или берега так размыты, что передние колеса почти тонут в грязи и необходимо подвозить балки, чтобы крестьяне могли толкать повозки с отпряженными лошадьми через самые глубокие ямы. Все это, впрочем, обычные вещи для весны, в целом совершенно безопасные и которые ни на миг не портят нашего приподнятого настроения. Упоминаю я о таких препятствиях (до сего дня нас перевезли на паромах уже 17 раз) лишь затем, чтобы показать, что мы опаздываем с прибытием не по своей вине. В Мемеле мы были на блестящем и приятном обеде у богатого тайного почтового советника Гольдбека, принимали депутации от купечества и почести от первых лиц. У Паплакена около Митавы мы видели, как прекрасно одетые дамы скачут по мокрому полю, чтобы подобраться к нашему застрявшему в грязи экипажу. Мы полагали, это от веселья, охватившего жителей близлежащего замка при виде потерпевших крушение. Но вскоре дело разрешилось. Когда мы выбрались из грязи и проехали с четверть мили, нас на полном галопе нагнал лакей в богатой ливрее. Остановив экипаж и справившись обо мне, он вынул из футляра серебряный поднос, два небольших серебряных бокала и передал нам бутылку прекрасного венгерского вместе с коробкой настоящих французских конфитюров. Все это нам послал староста Паплакена, граф фон дер Ропп, «потому что его дамам не удалось пригласить нас в замок». Едва ли можно более цивилизованным образом проявить свое гостеприимство. В Митаве мы слышали, что он родственник герцогини Курляндской и имеет у себя статую работы Торвальдсена[18]. Сцену оформляла пашня с тремя березами и двумя соснами, в духе местности у Ораниенбургских ворот, которая с милой монотонностью тянется вот уже 200 миль в направлении северо-востока. Самое замечательное из того, что я видел среди всей этой антиприроды, – это [Куршская] коса, на которой мы провели четыре-пять дней, обнаружив пять раковин и три лишайника. Если бы Шинкелю[19] слепить вместе пару кирпичей, учредить в этих заросших кустарником песчаных степях «Понедельничный клуб»[20], кружок любителей искусства еврейских дам и академию, то ничто не мешало бы создать тут новый Берлин. Наблюдая на косе, как величественно солнце садится за море, я даже предпочел бы это новое творение старому. При этом, как ты знаешь, там говорят на чистом санскрите – литовском.
9
Фридрих Вильгельм Кристиан Карл Фердинанд фон Гумбольдт (1767–1835), старший брат Александра фон Гумбольдта, немецкий филолог, философ, языковед, государственный деятель, дипломат. Осуществил реформу гимназического образования в Пруссии, в 1809 г. основал университет в Берлине, был другом Гёте и Шиллера. Один из основоположников лингвистики.
10
Генрих Теодор фон Шён (1773–1856), прусский государственный деятель, обер-президент провинции Пруссия с центром в Кенигсберге.
11
Фридрих Вильгельм Бессель (1784–1846), немецкий математик и астроном, директор Кенигсбергской обсерватории.
12
Старшая дочь Вильгельма и Каролины фон Гумбольдт, Каролина Вильгельмина Мария (1792–1837).
13
Герман фон Гумбольдт (1809–1870), младший (восьмой) сын Вильгельма и Каролины фон Гумбольдт.
14
Иоб фон Вицлебен (1783–1837), генерал-адъютант и начальник личного военного кабинета прусского короля Фридриха Вильгельма III, затем военный министр Пруссии.
17
Фридрих фон Шёлер (1772–1840), генерал от инфантерии, барон, прусский посланник в России.
18
Бертель Торвальдсен (1770–1844), знаменитый датский скульптор классического направления.
19
Карл Фридрих Шинкель (1781–1841), немецкий архитектор, по предложению Вильгельма фон Гумбольдта в 1811 г. был назначен руководителем Прусской строительной депутации, курировавшей строительство зданий в Берлине, руководил перестройкой дворца Гумбольдтов в Тегеле.
20
Название главного салона эпохи Берлинского Просвещения, который посещали Лессинг, Мозес Мендельсон, Александр фон Гумбольдт и многие другие ученые.