Эйден стоял ко мне спиной, поэтому считать реакцию по его лицу не представлялось возможным, но наблюдать за тем, как он изучает коллаж, было неловко. Я столько всего сделала без него. Глядя на эту доску, он наверняка решил, что я стала совершенно другим человеком.
– Я планировала использовать его в качестве наглядного пособия на научной ярмарке. Этакий забавный фон для декларации самого исследования, но теперь, похоже, он мне не пригодится. «Эксперимент Эйвери Шоу» приостановлен – и, скорее всего, на неопределенный срок.
Эйден наконец обернулся и посмотрел на меня.
– Почему? – осторожно спросил он.
Я пожала плечами.
– Научная ярмарка в следующие выходные. Не думаю, что есть шанс закончить в срок. Я не знаю, как достигнуть последней стадии горя, да и мой партнер, похоже, махнул на меня рукой.
– Мой нос с этим бы не согласился, – пробормотал Эйден, коснувшись ушибленного лица.
Я хотела спросить, почему Грейсон его ударил – подозреваю, что из-за меня, – но Эйден сработал на опережение:
– Какая последняя стадия горя?
Мои щеки вновь опалило румянцем.
– Принятие, – прошептала я, скосив глаза на колени. – Надежда.
В ответ тишина.
Когда я наконец подняла голову, поймала на себе знакомый взгляд. Эйден пожевывал верхнюю губу, словно раздумывая, стоит ли делиться своими мыслями. Он всегда так делал, когда нервничал.
– Что? – спросила я.
Он провел рукой по волосам и снова присел на кровать.
– Может, ты просто искала ответ не в том месте.
Мне не хотелось ему говорить, что я вообще не занималась поисками. Я бросила это с месяц назад. Но сейчас он меня заинтересовал.
Эйден слишком хорошо меня знал. И понимал, что эффективнее будет сыграть на моей аналитической натуре, чем на раздражении, подкупе или чем-либо еще. Он «разыгрывал научную карту», как назвал ее Грейсон, поскольку знал, что я не смогу устоять.
– А поконкретней? – протянула я.
Эйден улыбнулся своей победе.
– Люди, которые потеряли своих любимых, часто посещают могилы. Они разговаривают с умершими. Изливают все чувства из глубин души, чтобы примириться. Ты же этого не сделала.
Разве? Неужели он забыл, что произошло в наш день рождения? По-моему, я тогда немало чувств излила.
Эйден словно прочел мои мысли.
– Ты просто накричала на меня, – объяснил он. А когда я было открыла рот, резко прервал меня: – Ты имела на это полное право. Я не в обиде, но, быть может, сейчас, когда ты успокоилась, тебе есть что сказать.
– Даже не знаю, все так запуталось, – призналась я.
– Тогда дай мне шанс все объяснить. Спрашивай что захочешь. Обещаю по возможности ответить на все вопросы. Позволь мне извиниться. Я никогда не смогу стереть то, что случилось, но определенно могу попытаться загладить свою вину. Пойдем со мной в музей. Позволь мне сегодня подменить Грейсона. Позволь помочь тебе найти принятие.
Мое сердцебиение участилось от первого проблеска надежды за долгие месяцы. Неужели у меня на самом деле был шанс найти принятие? Эйден высказал вполне разумную теорию. Чтобы обрести принятие, необходимо встретиться лицом к лицу с причиной своего горя. Как можно исцелиться, даже толком ни в чем не разобравшись?
И как мне самой это в голову не пришло? Я изо всех сил старалась запихнуть Эйдена под ковер и забыть, но люди не забывают тех, кого потеряли. Они примиряются с их уходом. И чтобы излечить разбитое сердце, мне нужно примириться с тем, кто нанес удар.
– Хорошо, – ответила я. – Я согласна. Идем в музей.
Во время полуторачасовой поездки в Солт-Лейк-Сити мы почти не общались. Наверное, просто машинально пришли к негласному соглашению, что важный разговор должен состояться среди экспонатов Музея естественной истории. Благоприятная почва и все такое. Мы оба чувствовали себя как дома в любом музее. Вашингтон был нашим Грейслендом[2].
Находиться там с Эйденом было привычно, как и раньше, и все же ощущалось отличие. Стало как-то натянуто и слегка неловко – с нами такого никогда не было. И дело не только в нерешенных вопросах. Мы оба изменились за последние несколько месяцев.
Осмотрев половину экспонатов истории древних цивилизаций, мы наконец завязали разговор. Тему поднял Эйден, когда мы стояли перед демонстрацией «Марша прогресса» Золинджера. Он посмотрел на изображение современного человека и вздохнул.
– Знаешь, что я думаю? – спросил он. Я сначала даже не поняла, о чем речь. Парень указал на изображение и сказал: – Это ты. Ты полностью эволюционировала. А я все еще здесь… – Он отступил к соседней фигуре по иерархической лестнице – к старому доброму кроманьонцу.
Мне чудом удалось не улыбнуться. Окинув взглядом менее развитого человека, я толкнула Эйдена на ступень ниже. Неандерталец смотрелся заманчиво, но гомо эректус – еще лучше.
Эйден взглянул на сгорбленную фигуру, которая скорее походила на обезьяну, нежели на человека, и нахмурился. Я понятия не имела, чем он не доволен. По-моему, совпадение стопроцентное.
– Я даже не заслуживаю раннего гомо сапиенса?
– Мне показалось, это слишком щедро, – сухо ответила я.
Эйден попытался состроить обиженную мордашку, но в итоге улыбнулся, после чего одарил меня долгим взглядом.
– Я скучаю по тебе, Эйвс.
Его улыбка стала шире, а меня эти слова ранили. Пришлось переходить к следующему экспонату.
– Эйвери.
Эйден схватил меня за руку, останавливая.
– Это правда, Эйвс. Я безумно по тебе скучаю.
Я выдернула ладонь из его хватки и сложила руки на груди.
– Почему ты перестал со мной общаться? – Мне удалось скрыть боль в голосе, но навернувшиеся на глаза слезы все равно меня выдали. – Не понимаю, что я такого сделала, чтобы ты меня возненавидел.
Эйден было потянулся ко мне, но вовремя спохватился и засунул руки в карманы.
– Я никогда тебя не ненавидел. Даже не злился.
– Тогда что случилось?
Эйден вздохнул и огляделся по сторонам.
– Посмотрим кости динозавра?
Я кивнула, и он нерешительно протянул мне руку.
Меня охватила нервозность.
– Ну же, Эйвс. – Он зазывно поманил пальцами.
Я не видела другого выбора, так что вложила ладонь в его руку. Эйден нежно обхватил мои пальцы и улыбнулся. Я почувствовала, как запылало лицо, и потупила взгляд.
Эйден повел меня по музею. Глядя на переплетенные руки, свободно раскачивающиеся между нами, я старалась не паниковать. Сейчас у меня было больше вопросов, чем раньше. Я знала, что так поступают парни – Грейсон брал меня за руку почти каждый раз, когда мы куда-то ходили, а иногда и во время поездки в машине, – но Эйден никогда раньше этого не делал.
– Я не хотел тебя обидеть, Эйвс. Я правда запутался. То, как мы росли, было…
Он умолк, не в силах подобрать подходящее слово. Я бы помогла, да сама не знала, как это описать.
– Помнишь, когда твой отец ушел, вы с мамой жили у нас пару месяцев? А потом вы купили дом, так я тогда неделями по ночам плакал в подушку. Я не понимал, почему тебе нужно съезжать.
Я улыбнулась его рассказу, но также ощутила грусть. С той поры у меня остался собственный набор воспоминаний. Сначала я потеряла отца, но Эйден был рядом и помог с этим справиться, а потом отняли и его. У меня ушло немало времени, чтобы понять почему.
– Нас растили словно близнецов, только живущих в миле друг от друга, – продолжил Эйден. – Ты мой лучший друг. Всегда была, но, мне кажется, нам просто не оставили выбора.
У меня сперло дыхание. Так он чувствовал себя вынужденным стать моим лучшим другом?
– Мне жаль.
– Я никогда не возражал, Эйвери. Я не мог бы и пожелать друга лучше. Когда я начал общаться с Минди, все внезапно перевернулось с ног на голову. Она мне нравилась. Раньше такого не случалось, поскольку у меня всегда была ты. Но ты мне нравилась не так, как она.
Я старалась не обращать внимания на ощущение пустоты в животе.
2
Грейсленд – знаменитое поместье Элвиса Пресли, место паломничества многочисленных поклонников певца.