Видимо, что-то не дает ему покоя. То ли он не выговорился до конца, то ли порка показалась ему недостаточно суровой.
В своем обычном пространно-велеречивом стиле Горбачев нудно и долго рассуждает о партийной дисциплине и перестройке, о великой октябрьской дате, которую с нетерпением ждет весь мир.
«ГОРБАЧЕВ: И в этот момент товарищ Ельцин выдвигает свои эгоистические вопросы. Ему, понимаете , не терпится, не хватает чего-то! Суетится все время. А нужна выдержка революционная на таких крутых поворотах, когда кости трещат и мысли напряжены. Тащить надо эту огромную ответственность перед партией и народом. Насколько же надо быть безответственным, потерявшим чувство уважения к товарищам, чтобы вытащить все эти вопросы…»
Перечитайте этот абзац еще раз. Если не знать, что дело происходит в 1987 году, его вполне можно принять за разнос самого же Ельцина, устроенный какому-нибудь Бурбулису и Чубайсу. Здесь есть даже фирменное «понимаете», оно же «понимашь».
Жажда безграничной власти роднила двух этих людей, двух титанов, схватившихся друг с другом и разваливших в пылу сражения огромную страну.
По сей день историки спорят, какую дату принимать за точку отсчета распада СССР. Лично у меня даже и тени сомнений нет.
21 октября 1987 года. Именно в этот день, ознаменовавшийся началом разрыва между Ельциным и Горбачевым, и полетел вниз первый камень, который приведет через 4 года к невиданному по масштабам горному обвалу.
Это падение было тогда еще незаметным, невидимым постороннему глазу. Михаил Сергеевич с незабвенной Раисой Максимовной искренне полагали, что проблемы под названием «Ельцин» более не существует. Она закончилась вместе с постановлением пленума, в котором выступление Ельцина признавалось «политически ошибочным», а Политбюро и МГК поручалось «рассмотреть вопрос» о его освобождении с поста первого секретаря горкома.
Но эта победа оказалась поистине пирровой. Потому что, скатившись с Олимпа на грешную землю, Ельцин не только не разбился, но и, напротив, сам превратился в титана.
Через много лет Горбачев будет сетовать, что не проявил должной жесткости, пожалел опального бунтовщика и не отправил его послом в какую-нибудь Зимбабве.
Это еще Макиавелли учил: врага недостаточно победить. Его нужно еще и непременно добить…
Не исключаю, что поначалу, в первые дни после пленума, Ельцин не перешел еще той черты, за которой начинается зона невозврата.
Он чем-то походил на домашнего пса – лопоухого сенбернара, которого хозяин сперва нахваливал и давал сахарок за то, что тот стягивает с него по утрам одеяло. А потом, когда хозяин улегся однажды с неведомой женщиной и пес по обыкновению пришел его будить и стаскивать покрывало, вместо сахара получил веником по косматой морде.
Всю сознательную жизнь Ельцина хвалили именно за то, за что обрушились на него теперь со всей пролетарской ненавистью. За принципиальность. Бескомпромиссность. Неуспокоенность.
Что, собственно, сделал он такого? Ни единым словом не позволил задеть хозяина . Напротив, даже – бросился, рыча, на тех, кто мешает ему проводить перестройку.
А вместо благодарности – его обхаживают теперь веником…
Ельцин был обижен в лучших чувствах. Он не видел за собой никакой вины, и оттого было ему горше вдвойне.
А от обиды, как и от безответной любви до ненависти, известно, всего один шаг…
1 Квартиру в Москве ему дали не пятикомнатную, а шестикомнатную. Была еще комната Бори – детская. Где-то метров десять. Но в Политбюро все, что меньше пятнадцати метров, за отдельную комнату не считалось.
2 Ничего себе – «небольшая дачка на две семьи»! Это была бывшая дача Буденного в поселке Вешки по Дмитровскому направлению. Одних спален там насчитывалось штуки четыре; кинозал, каминный зал, бильярдная, баня. Территория – гектара четыре. Даже домик для охраны, где мы останавливались вместе с водителями, имел прекрасные условия. У каждого из нас было по отдельной комнате, душ.
А «две семьи» – это он с Наиной и старшая дочь Елена с мужем. Елену он считал вроде как за отдельную семью.
3 Когда Горбачев предложил ему переселиться на свою бывшую дачу, Ельцин помчался туда сломя голову. Потом в Управделами говорили, что это был первый в истории случай, когда человек переехал жить безо всякого ремонта. После Горбачева там остались дырки в стенах, выцветшие обои, гвозди везде торчали. Но Борис Николаевич так хотел выказать преданность генсеку, что никакие неурядицы его не могли остановить. Правда, потом, когда он уехал в отпуск, на даче сделали косметический ремонт.
Эта дача – так называемый объект «Москва-река-5» – ненамного отличалась от прежней ельцинской дачи. Может, только размерами. Все остальное было как в Вешках: спальни, бильярдная, кинозал. Единственное – старую дачу строили еще при Сталине, а новая была одна из самых свежих: конец 70-х. Типичная «посохинская» коробка, но с особым, современным дизайном внутри. И еще участок – 17 гектаров.
После 1991 года Ельцин эту дачу Горбачеву вернул обратно. Там он теперь и живет.
4 Об издевательствах над людьми: Ельцин неоднократно мне хвалился, что может целый день не ходить, извините уж, в туалет. Ему доставляло удовольствие проводить многочасовые совещания – иной раз доходило до пяти часов – и наблюдать, как подчиненные мучаются: он-то был еще молодой, а большинству – далеко за пятьдесят.
5 Борис Николаевич любил рассуждать, что он то ли наследник царской династии, то ли мессия, посланный сверху. Чем это подтверждалось: у него тело было абсолютно лысое. Если он не брился пару дней, щетина почти не росла – пробивались какие-то смешные кустики. Под мышками – торчали две волосинки.
И вот он на полном серьезе говорил, что это особый знак свыше. Потому что, если б у него и голова тоже была лысой – это одно дело. Но шевелюра-то у него росла нормально…
Глава третья
ИЗГНАНИЕ С ОЛИМПА
Октябрьский пленум взбудоражил, взволновал всю страну. Слухи – один фантастичнее другого – поползли по городам и весям.
Если раньше Ельцин был широко известен лишь в Москве и Свердловске, то теперь о нем узнали даже в самых отдаленных закоулках Союза.
Из уст в уста передавалась история о каком-то уральском мужике , который наконец-то вывел зажравшихся коммуняк на чистую воду.
Текста его выступления никто не читал – в газетах по понятным причинам он не печатался – поэтому молва приписывала Ельцину самые невероятные заявления. Например, то, что он публично пропесочил уже порядком надоевшую всем Раису Максимовну. Обвинил Политбюро в невиданных привилегиях. Потребовал создать оппозиционную партию и установить свободу слова.[5]
Сначала по Москве, а потом и по Союзу в самиздате начал расходиться ельцинский доклад, причем сразу в нескольких вариантах. Ничего общего с реальной стенограммой он не имел, это был скорее образчик народного творчества, своеобразного эпоса, наподобие старорусских былин. (По одной из версий, впрочем, текст доклада был сфальсифицирован редактором «Московской правды» Михаилом Полтораниным и в таком виде запущен в заграничную прессу.)
Но людям хотелось верить в сказку о народном заступнике, и они вкладывали в ельцинские уста свои собственные мысли и помыслы. Как верх массовой любви – предприимчивые дельцы мгновенно наладили выпуск календариков с ликом опального секретаря: прежде подобных почестей удостаивался, пожалуй, один лишь Высоцкий.
Сам Ельцин легенды эти не только не опровергал, а, напротив, всячески культивировал. Своим соратникам и знакомым он рассказывал потом бог знает что, в стиле рыбацких баек, выдумывая совсем уж фантастические подробности. Особым успехом пользовался миф об обличении Раисы Максимовны, который он излагал всякий раз с новыми деталями.
(«Известно ли Горбачеву, что народ осуждает выпячивание его жены?» – спрашивают у Ельцина осенью 1989 года на встрече с избирателями. И тот, не моргнув и глазом, выдает: «Горбачеву лично я об этом говорил в то время, когда был в составе Политбюро».)
5
Про пленум он сам рассказывал, что всех раскритиковал, разнес в пух и прах. Я, мол, Райку вывел на чистую воду…