470 Все корабли, я один вдруг окажусь на мели.
Есть наставленья еще для тех, кто в кости играет,
Это у наших отцов было немалой виной.
Как разбираться в костях, каким манером их лучше
Бросить и как избежать вред приносящих «собак»,
475 Цифры какие у них на гранях и как, объявляя
Числа, выбрасывать их и увеличивать счет,
Как разноцветным бойцам удерживать линию фронта,[566] —
Ибо, попав между двух вражеских, воин погиб, —
Как в наступленье идти и как отступать осторожно,
480 Если увидишь, что твой воин остался один,
Камешки как положить в тройную цепь на дощечке,
Где побеждает игрок, строя не давший прорвать.
Множество всяческих игр (не все я здесь перечислил)
Время, бесценную вещь, нам помогает убить.
485 Этот поет о мячах и о том, как нужно бросать их;
В плаванье смыслит один, в обручах сведущ другой;
Пишут в стихах о том, как лицо и волосы красить,
Этот для званых пиров твердые правила ввел.
Глину укажет иной, какая для чаш и для кубков
490 И для кувшинов с вином лучше всего подойдет.
Дымный месяц декабрь протекает в подобных досугах,
Нет вреда никому от сочинений таких.
Следом за ними и я сочинил веселые песни,
Только печальной была плата за шутки мои.
495 Кажется мне, никто из всех писателей не был
Музой погублен своей, кроме меня одного.
Что бы стало со мной, пиши я мерзкие мимы,
Где с бесстыдством любовь соединяют всегда,
Где выступает всегда в щегольском наряде распутник,
500 Где изменяет шутя глупому мужу жена?
Девушки смотрят на них, мужчины, женщины, дети,
Даже сенаторов часть тоже присутствует там.
Мало того, что слова непотребные слух оскверняют,
Что привыкают глаза это бесстыдство терпеть, —
505 Если сможет жена обмануть по-новому мужа,
Дружно одобрит ее рукоплесканьем толпа.
Пользы театр не дает, но прибылен он для поэта,
Претор за весь этот вред должен немало платить.[567]
Август, взгляни на счета за игры, и ты убедишься,
510 Как недешево их вольности встали тебе.
Был ты зрителем сам и устраивал зрелища часто,
Ибо в величье своем к нам снисходителен ты.
Ясным взором очей, что нужен целому миру,
Ты терпеливо смотрел на театральный разврат.
515 Если можно писать, подражая низкому, мимы,
Стоит ли кары большой избранный мною предмет?
Или твореньям таким дают безопасность подмостки,
Или сцена дает миму свободу во всем?
Изображались не раз и мои поэмы на сцене;[568]
520 Даже вниманье твое им удавалось привлечь.
Помнится, в римских домах красуются лица героев:
Образы их написал мастер искусной рукой.
Но кое-где по стенам увидеть можно картинку
С ликом Венеры на ней или со сценкой любви.
525 Тут с омраченным лицом сидит Аякс Теламонид,
Там злодеянье таит варварской матери взор,
Здесь Венера,[569] одной материнской прикрытая влагой,
Пальцами хочет отжать воду из мокрых волос.
Многие войны поют и залитое кровью оружье,
530 Те воспевают твой род, эти — деянья твои.
В узком пространстве меня заключила скупая природа,
Мало таланта и сил мне отпустила она.
Но и счастливый певец любимой тобой «Энеиды»
«Мужа и брани его» к тирскому ложу привел.[570]
535 В целой поэме ничто не читается с большей охотой,
Чем знаменитый рассказ о незаконной любви.
Нежной Филлиды страсть и пламя Амариллиды
На буколический лад в юности он же воспел.
Но ведь и я не теперь провинился моею поэмой:
540 Новую муку терплю я не за новую вещь.
Издана книга была, когда, проверен тобою,
Я без упрека прошел всадником мимо тебя,
Значит, те же стихи, что в юности я без опаски
Неосторожно сложил, ныне вредят старику?
545 Поздно обрушилась месть на меня за старую книжку,
Много прошло от вины до наказания лет.
Только бы ты не считал, что всякий мой труд бесполезен,
Парус на диво большой ставил и я иногда:
Это ведь я написал календарь — шестикнижие Фастов,
550 В каждой книге его месяц один заключив.
Этот недавний мой труд, для тебя написанный, Цезарь,
И посвященный тебе, участь моя прервала.
Нечто о судьбах царей подарил я высоким котурнам,[571]
Важные речи для них, как подобает, нашел.
555 Были созданы мной, хотя последней отделки
Им не хватает, стихи о превращениях тел.
Если бы гнев твой утих, и ты себе на досуге
Малую часть из моей книги велел прочитать,
Малую, где, рассказав о начале нашего мира,
560 Я свой труд перевел, Цезарь, к твоим временам, —
Ты убедился б, каким подарил ты меня вдохновеньем,
Как расположен я был сердцем к тебе и к твоим.
Колким словцом никого оцарапать я не пытался,
Стих мой в себе не хранит память о чьей-то вине.
565 Нет в сочиненьях моих смешения желчи и соли,
И не найти у меня ядом облитых острот.
Сколько людей и стихов ни возьми, моей Каллиопой
Не был обижен никто, кроме меня самого.
Знаю, что бедам моим не будет никто из квиритов,
570 Рад, и во многих сердцах я состраданье найду.
Я и представить себе не могу, что способны злорадно
Те, перед кем я чист, видеть паденье мое.
Этим и многим другим твое божество заклинаю:
Будь милосерден, отец, благо отчизны моей.
575 Нет, не возврата прошу в Авзонию, разве позднее,
Если ты долгой моей ссылкою будешь смягчен, —
Сделать изгнанье молю для меня безопасней немного,
Чтоб наказанье мое согласовалось с виной.
Книга третья
Элегия I
В Город вхожу я тайком, изгнанника робкая книга,
Руку измученной мне с лаской, читатель, подай.
Не опасайся, в стыд не вгоню тебя ненароком:
567
568