Скажет, — и ты спроси, какова моя слава в народе,
Как провожу, узнай, бедствия горькие дни.
Тут неприязни ко мне не питают — да и за что бы?
90 Пусть изменила судьба, не изменил я себе.
Тот же душевный покой, который во мне одобрял ты,
Ту же стыдливость мои запечатлели черты.
Да, таков я и здесь, в стране, где силу оружья
Учит варвар-сосед выше закона ценить.
95 Женщину, мужа ль, дитя — никого за все эти годы
Я никогда и ничем здесь не обидел, Грецин.
Вот потому пригрели меня в несчастье томиты
(В чем поклянусь я, увы, этой чужою землей).
Видя желанье мое, и они мне желают уехать,
100 А для себя не хотят близкой разлуки со мной.
Верь иль не верь, но издан указ — и на воске начертан! —
Коим, воздав нам хвалу, сняли налоги с меня!
И хоть не очень к лицу такая слава несчастным,
Все города окрест тем же почтили меня.
105 И благочестье мое знает город, меня приютивший:
Видит, что в доме алтарь Цезарю я посвятил.
Рядом и сын стоит, и супруга, верховная жрица, —
Новому божеству равные два божества.
Чтобы единой семью сохранить, я поставил и внуков:
110 Рядом с отцом один, с бабкою рядом другой.[620]
Им в рассветный час, только день на востоке забрезжит,
Я со словами мольбы ладан обильный курю.
Рвенью весь моему Понтийский берег свидетель:
Всех опроси — ничего здесь я не присочинил.
115 Знают на Понте и то: день рожденья нового бога
Щедро, насколько могу, праздную играми я.
Всем заезжим гостям известно мое благочестье,
Кто бы ни прибыл к нам из Пропонтиды сюда.
Верно, наслышан о нем и Флакк, под чьим управленьем
120 Западная сторона Понта недавно была.
Больше б хотелось давать, да богатство мое оскудело —
Но и от скудного дар радостно я приношу.
Рим отсюда далек — это делаю не напоказ я, —
Благочестивый мой долг рад исполнять в тишине.
125 Все ж и до Цезаря слух дойдет: по широкому свету
Что бы ни делалось, все ведомо будет ему.
Ты же, к богам вознесшийся бог,[621] ты знаешь и видишь,
Цезарь! Отныне земля взорам открыта твоим.
Там, под сводом крутым, среди созвездий ты слышишь
130 Эти мольбы, что к тебе робко возносит поэт.
Может быть, наши стихи о святом небожителе новом,
Те, что послал я в Рим, тоже дошли до тебя.
Верю: твое божество они преклонят к милосердью, —
Ведь не напрасно тебя в Риме отцом нарекли.
XIV. Тутикану
Снова пишу я тебе, кому пенял уже в песне,
Что невозможно в размер имя твое уложить.
Но ничего письмом приятного я не открою,
Разве что все еще жив, хворь кое-как одолев.
5 Только здоровье тому не в утеху, кто молит последней
Милости: дайте скорей эти покинуть места!
Мне безразлично, куда, в какие направиться земли —
Будет любая милей той, что простерлась вокруг.
Прямо в Сирты ладью или прямо в Харибду гоните, —
10 Лишь бы в глаза не видать этой немилой страны.
Я бы с радостью Истр хоть на Стикс обменял, если есть он,
В глубях под Стиксом найди реки — сменяю на них.
Хуже, чем ниве сорняк, ненавистней, чем ласточке стужа,
Мне этот край, где гет марсолюбивый живет.
15 Через такие слова на меня в обиде томиты,
Снова народный гнев я навлекаю стихом.
Так вот и буду всегда попадать в беду из-за песен,
Будет всегда мне во вред неосмотрительный дар?
Пальцы б отсечь, чтобы бросить писать, но медлю зачем-то.
20 Снова, безумный, иду грудью на то же копье,
К тем же снова плыву берегам, в те гиблые воды,
Где на подводный утес днище ладьи посадил?
Я не повинен ни в чем и чист перед вами, томиты,
Мне ваш край опостыл, вас же я, право, люблю.
25 Сколько ни разбирай мои многотрудные песни,
В них не найдешь строки с жалобой на горожан!
Жалуюсь на холода, на то, что набегов должны мы
Ждать отовсюду, что враг вечно в ворота стучит.
Ваши места, не людей справедливым стихом осудил я —
30 Вы же и сами подчас землю браните свою.
Вот же посмел тот пахарь-старик стихами поведать,[622]
Что навлекла на себя ненависть Аскра не зря.
А ведь поэт говорил о стране, что его породила,
Аскра ж не стала в ответ гневом поэта казнить.
35 Родину кто сильнее любил, чем Улисс? А не он ли
Скудость родной земли в повести запечатлел?
Едким словом меж тем не край — авзонийские нравы
Скепсий клеймил и Рим требовал гневно к суду.[623]
Ярый этот навет народ пропустил равнодушно,
40 Не повредил истцу неугомонный язык,
А на меня навлекли всенародный гнев кривотолки,
Новою наши стихи отяготили виной.
Столько бы счастья мне, насколько чист я душою!
Я никого никогда словом одним не задел.
45 Впрочем, будь я и впрямь черней иллирийского дегтя,
Преданных мне друзей кстати ли было б хулить?
В горькой моей судьбе вы меня обласкали, томиты,
Видно, у вас в крови эллинская доброта.
Даже родной Сульмон, родное племя пелигнов,
50 Не проявили б ко мне столько участья в беде.
Мне недавно у вас оказана честь, на какую
Благополучный гость вряд ли б рассчитывать мог.
Сняты налоги с меня! Кроме тех, кого по закону
Не облагают у вас, этим я взыскан один.
55 Сам не искал я, но в знак всенародного благоволенья
Мне на седые виски вы возложили венок.
Знайте: как Делос был гонимой угоден Латоне,
Остров единственный тот, давший скиталице сень, —
Так Томида для нас дорога: в далеком изгнанье
60 Нам неизменно была доброй хозяйкой она.
Только бы дали ей небожители мирную долю,
Перенесли бы к теплу с этой оси ледяной.
623