Здесь лишь мир и любовь (нет мира лишь в сердце влюбленном),
Здесь простерлась земля, ждущая власти твоей».
285 Так говорила она, но Улисс поднимал уже сходни —
Вслед парусам уносил праздные ветер слова.
Жаром палима любви, бросается к чарам Цирцея,
Но и от чар колдовства все не слабеет любовь.
Вот потому-то и я говорю: если хочешь спасенья —
290 Наша наука велит зелья и клятвы забыть.
Если никак для тебя невозможно уехать из Рима —
Вот тебе новый совет, как себя в Риме держать.
Лучше всего свободы достичь, порвав свои путы
И бременящую боль сбросивши раз навсегда.
295 Ежели кто на такое способен, дивлюсь ему первый:
Вот уж кому не нужны все наставленья мои!
Тем наставленья нужны, кто влюблен и упорствует в этом,
И не умеет отстать, хоть и желает отстать.
Стало быть, вот мой совет: приводи себе чаще на память
300 Все, что девица твоя сделала злого тебе.
«Я ей давал и давал, а ей все мало да мало, —
Дом мой продан с торгов, а ненасытной смешно;
Так-то она мне клялась, а так-то потом обманула;
Столько я тщетных ночей спал у нее под дверьми!
305 Всех она рада любить, а меня ни за что не желает:
Мне своей ночи не даст, а коробейнику даст».
Это тверди про себя — и озлобятся все твои чувства.
Это тверди — и взрастет в сердце твоем неприязнь.
Тем скорее себя убедишь, чем речистее будешь —
310 А красноречью тебя выучит мука твоя.
Было со мною и так: не умел разлюбить я красотку,
Хоть понимал хорошо пагубу этой любви.
Как Подалирий больной, себе подбирал я лекарства,
Ибо, стыдно сказать, врач исцелиться не мог.
315 Тут-то меня и спасло исчисленье ее недостатков —
Средство такое не раз было полезней всего.
Я говорил: «У подруги моей некрасивые ноги!»
(Если же правду сказать, были они хороши.)
Я говорил: «У подруги моей неизящные руки!»
320 (Если же правду сказать, были и руки стройны.)
«Ростом она коротка!» (А была она славного роста.)
«Слишком до денег жадна!» (Тут-то любви и конец!)
Всюду хорошее смежно с худым, а от этого часто
И безупречная вещь может упреки навлечь.
325 Женские можешь достоинства ты обратить в недостатки
И осудить, покривив самую малость душой.
Полную женщину толстой зови, а смуглую — черной,
Если стройна — попрекни лишней ее худобой,
Если она не тупица, назвать ее можно нахалкой,
330 Если пряма и проста — можно тупицей назвать.
Больше того: коли ей отказала в каком-то уменье
Матерь-природа, — проси это уменье явить.
Пусть она песню споет, коли нет у ней голоса в горле.
Пусть она в пляску пойдет, если не гнется рука;
335 Выговор слыша дурной, говори с нею чаще и чаще;
Коль не в ладу со струной — лиру ей в руки подай;
Если походка плоха — пускай тебя тешит ходьбою;
Если сосок во всю грудь — грудь посоветуй открыть;
Ежели зубы торчат — болтай о смешном и веселом,
340 Если краснеют глаза — скорбное ей расскажи.
Очень бывает полезно застичь владычицу сердца
В ранний утренний час, до наведенья красы.
Что нас пленяет? Убор и наряд, позолота, каменья:
Женщина в зрелище их — самая малая часть,
345 Впору бывает спросить, а что ты, собственно, любишь?
Так нам отводит глаза видом богатства Амур.
Вот и приди, не сказавшись: застигнешь ее безоружной,
Все некрасивое в ней разом всплывет напоказ.
Впрочем, этот совет надлежит применять с осмотреньем:
350 Часто краса без прикрас даже бывает милей.
Не пропусти и часов, когда она вся в притираньях:
Смело пред ней появись, стыд и стесненье забыв,
Сколько кувшинчиков тут, и горшочков, и пестрых вещичек,
Сколько тут жира с лица каплет на теплую грудь!
355 Запахом это добро подобно Финеевой снеди:[288]
Мне от такого подчас трудно сдержать тошноту.
Дальше я должен сказать, как и в лучшую пору Венеры
Может быть обращен в бегство опасный Амур.
Многое стыд не велит говорить; но ты, мой читатель,
360 Тонким уловишь умом больше, чем скажут слова.
Нынче ведь строгие судьи нашлись на мои сочиненья,
Слишком проказлива им кажется Муза моя.
Пусть, однако, они бранят и одно и другое —
Лишь бы читались стихи, лишь бы их пели везде!
365 Зависть умела хулить и великого гений Гомера —
Чем, как не этим, себя некий прославил Зоил?[289]
Да и твою святотатный язык порочил поэму,
Ты, кто из Трои привел к нам побежденных богов.
Вихри по высям летят, бьют молнии в вышние горы —
370 Так и хулитель хуле ищет высокую цель.
Ты же, кому не по вкусу пришлось легкомыслие наше,
Кто бы ты ни был, прошу: мерку по вещи бери.
Битвам великой войны хороши меонийские стопы,
Но для любовных затей место найдется ли в них?
375 Звучен трагедии гром: для страсти потребны котурны,
А заурядным вещам впору комический сокк.[290]
Чтоб нападать на врага, хороши воспаленные ямбы
С ровно бегущей стопой или хромые в конце.[291]
А элегический лад поет про Амуровы стрелы,
380 Чтобы подруга забав молвила «да» или «нет».
Мерой стихов Каллимаха нельзя славословить Ахилла,
Но и Кидиппу нельзя слогом Гомеровых уст.
Как нестерпима Таида,[292] ведущая роль Андромахи,
Так Андромаха дурна, взявши Таидину роль.
385 Я о Таиде пишу, и к лицу мне вольная резвость:
Нет здесь чинных матрон, я о Таиде пишу.
Если шутливая Муза под стать такому предмету,
То и победа за мной: суд оправдает меня.
Зависть грызущая, прочь! Стяжал я великую славу,
390 Будет и больше она, если продолжу мой путь.
Ты чересчур поспешила; дай срок, тебе хуже придется:
Много прекрасных стихов зреет в уме у меня.
Слава тешит меня и ведет и венчает почетом —
288
291