Первый этап этого благословенного времени был само совершенство, поскольку я не думала ни о чем, кроме как о царящих вокруг покое и красоте. А потом вдруг возник он, тот, который имеет право возникать когда и где ему пожелается, и выбранил меня за то, что я не писала, а когда я сказала ему, что слишком счастлива, чтобы писать, он, похоже, оскорбился мыслью о том, что я могу быть счастлива в одиночестве. Я провела его по саду, по новым протоптанным мною тропинкам, показала ему акацию и сирень в цвету, и он заявил, что это чистейший эгоизм – наслаждаться в отсутствие его и отпрысков, и что сирень следует хорошенько обрезать. Я попыталась ублажить его ужином из салата и тоста, поднос с которым уже поджидал меня на ступеньках маленькой веранды, но ничто не могло ублажить Пылающего Гневом Праведным, и он объявил, что возвращается к покинутой мною семье. И уехал, а оставшееся драгоценное время было омрачено муками совести (коим я особенно подвержена) именно в те моменты, когда я была готова скакать от радости. Каждый раз, когда ноги несли меня в сад, я заставляла себя идти смотреть, как трудятся маляры, я усердно шагала по коридорам, я за один день высказала критических замечаний, сделала предложений и отдала приказов больше, чем за всю предыдущую жизнь, я регулярно писала письма и передавала приветы, но не могла при этом сдержать досаду. Ну что поделаешь, если на самом деле и совесть чиста, и печень в порядке, и солнышко светит?
10 мая
В прошлом году я ничего о садоводстве не знала, и в этом году знаю не многим больше, но кое-что уже начинаю понимать, по крайней мере, я совершила один огромный шаг – от ипомей[5] к чайным розам[6].
Сад одичал совсем. Он окружал дом, но основная его часть, совершенно очевидно, всегда располагалась на южной стороне. Южная часть дома – одноэтажная, комнаты в ней расположены анфиладой, а стены заросли диким виноградом. В центре – маленькая веранда с шаткими деревянными ступеньками, ведущими к единственному участку, за которым хоть как-то когда-то следили. Это врезанный в газон полукруг с бирючиной по краю, полукруг разделен кустами самшита на одиннадцать клумб разного размера, с солнечными часами в центре, солнечные часы почтенного возраста и покрыты мхом и мною весьма любимы. Клумбы были единственным напоминанием о чьих-то садоводческих усилиях (за исключением крокусов, которые каждую весну то тут, то там лезли из травы, причем делали это не потому, что им хотелось, а потому что просто удержаться не могли), и эти клумбы – все одиннадцать – я засеяла ипомеей, вычитав в какой-то немецкой книжке по садоводству, что ипомея в изрядных количествах – единственный способ превратить самую чудовищную пустыню в рай земной. Никакие другие рекомендации в этой книге не отличались таким же красноречием, и будучи полной невеждой относительно того, сколько требуется семян, я купила десять фунтов и засеяла ипомеей не только одиннадцать клумб, но и щедро посыпала ими землю вокруг чуть ли не каждого дерева, после чего принялась в волнении великом ожидать своего рая. Рай не получился, и это был первый усвоенный мною урок.
К счастью, я посеяла две больших грядки душистого горошка, и он радовал меня все лето, были еще подсолнухи и несколько кустов мальвы под южными окнами, среди которых росли белые лилии. Но после того как я рассадила лилии, они куда-то исчезли – откуда ж мне было знать, что у лилий обычай таков? А мальвы оказались довольно противных расцветок, так что мое первое лето было украшено исключительно душистым горошком. В данный момент мы только выдохнули после суеты с разбивкой новых цветников, устройством бордюров и прокладкой троп – спешили уложиться к началу лета. Одиннадцать клумб вокруг солнечных часов полны роз, хотя я уже сейчас вижу, что с некоторыми из них наделала ошибок. Но поскольку мне не приходится отчитываться или совещаться по этому поводу ни с одной живой душой – впрочем, как и по любому иному поводу, – доступный мне путь познания лежит через ошибки. Поначалу я задумала засадить их все анютиными глазками, но рассады не хватало, а купить еще было не у кого, так что анютины глазки были только на шести клумбах, а остальные я засеяла резедой. Теперь на двух клумбах растут розы сорта Мари Ван-Гутт, на двух – Виконтесса Фолкстоун, на двух – Лоретт Мессими, одна занята Сувениром Мальмезона, на одной – розы Адама и Девонширские, на двух – Персидские Желтые и Двуцветные, и на одной большой клумбе за солнечными часами – три сорта красных роз (всего семьдесят два куста): Герцог Текский, Чесхант Скарлет и Лимбургские. Я уверена, что эта клумба устроена неправильно, и некоторые другие тоже, но мне следует подождать и убедиться своими глазами, поскольку я совсем не знаток. Еще у меня две длинных клумбы по бокам полукруга, каждая засеяна резедой, и на одной растут розы Мари Ван-Гутт, а на другой – Жюль Фингер и Невеста; в теплом углу под окнами гостиной высажены Мадам Ламбар, Мадам де Ватвиль и Герцогиня Рица дю Парк, а дальше в саду, укрытые с севера и запада буками и сиренью, на большой клумбе растут Рубенс, Мадам Жозеф Шварц и Достопочтенная Эдит Гиффорд. Все это розы карликовые, во всем саду у меня только два куста стандартной высоты – две Мадам Жорж Бриан, и они смотрятся как метелки! Я жду не дождусь, когда наконец раскроются бутоны! Никогда в жизни я еще не ждала чего-то с такой страстью, я каждый день обхожу свои владения, восхищаясь успехами, которые за сутки добиваются эти создания, – каждым новым листиком или крохотным побегом.
6