Началось это еще на «Грегоре», где было обнаружено, что на пароходе нет ни фунта провизии. Сейчас же была выбрана комиссия, казначеем которой сделали Н. А. Михайлова, он открыл сбор денег и мигом было собрано больше 20 000 руб. Предполагалось с этими деньгами послать кого-нибудь на берег купить хлеба, консервов и т. д., но выполнить эту задачу было очень трудно, так как в городе все было уж закрыто: всякий старался подальше запрятать свои товары, да и с какими-либо свертками было небезопасно показываться на улицах. Однако на это рискованное предприятие вызвалась наша милейшая, но отчаянная, Мария Петровна Мешкова, бывшая в течение шести лет в сожительстве с молодым Шамшиным, но почему-то отставленная им. Попала она на «Грегор» потому, что Шамшин обманул ее, сказав, что певица с ним не едет – и вот обе соперницы оказались на одном пароходе. Позиция весьма двусмысленная, а для наблюдения интересная. Мария Петровна ускакала на берег на первой попавшейся лодке, купила разной провизии, вина, водки, закусок, сладостей, консервов и задумала переночевать в городе у А. А. Швецова, с которым была очень дружна. Покупки были с кем-то отправлены на пароход, куда прибыли благополучно ночью и так, что этого никто не видел. Каково же было удивление Марии Петровны, когда, вернувшись на пароход и зайдя в комнату Коломейцева, застала у него целую компанию, которая уписывала ее покупки и угощала ее вином ее [соперницу]. Истратить удалось ей всего тысячи две. Когда Мария Петровна подняла шум по этому поводу, то Коломейцев вернул часть консервов, сказав, что, когда провизию вносили на пароход, сверток развязался и часть провизии упала в море. Словом, мы с Михаилом Васильевичем получили на нашу долю 4 банки консервированного перцу, обошедшегося нам в 100 руб., а компания Коломейцева потягивала винцо, которого нам и понюхать не пришлось.
Эта история осветила личность Коломейцева. Борис молчал и только ёжился, но дальше стали открываться другие дела, покрупней. Кампанию начал Щепетовский криком и гамом на всю «Капурталу», что компания парохода «Грегор» ограбила его, взяв с него 10 000 руб. за вывоз из Одессы, а пароход оказался недвижимым, что это не только грабеж, но и обман, от которого пострадало много пассажиров. Унять Щепетовского было невозможно. Смирнов, старик Шамшин и другие всячески пытались уговорить его, но шум разрастался, положение Швецова было отвратительно, так как он считался главным хозяином «Грегора». Наконец Щепетовскому после длинной торговли деньги вернули. Вероятно, эти деньги принадлежали Сапожкову. Таким образом оказалось, что Щепетовский кричал не напрасно. Следом за ним выяснилось, что за каких-то несчастных офицеров одна сомнительная дама, наша спутница, уплатила много тысяч, чтобы взяли их на пароход, а в довершение всего выяснилось, что богатый английский еврей заплатил 100 000 руб.
Для Бориса эти открытия были равносильны разорвавшейся бомбе. Он пришел к нам с Михаилом Васильевичем и сказал, что рад бросить свои 200 000, что у Коломейцева на «Грегоре» оказалась целая организация, строившая свое благополучие на горе и несчастье людей. Однако Борис связал себя договором по аренде «Грегора» с этим господином, и интересно чем кончится это предпрятие и во сколько оно обойдется Борису. Неизвестно, какое отношение к этой «панаме» имел молодой Шамшин. Он остался в стороне, а грязь валилась на одного Бориса.
Благодаря А. М. Чудакову мы перебрались в новый барак. Чудакова знала вся Москва; благодаря его женитьбе на Гарелиной он управлял ее громадным состоянием, был общественным деятелем и во время войны сильно работал по приему и распределению раненых. Он завел громадные мастерские по ремонту казенного имущества, превращая совершенно истрепанную обувь и одежду в новые вещи, и вообще во время войны стал очень видным человеком. Благодаря своим делам он был в постоянных сношениях с Городской управой, где и сблизился с Михаилом Васильевичем. Теперь судьба соединила их в Одессе и, благодаря его категорическому настоянию, мы и выбрались из нее на пароход «Грегор». Фамилия его несколько отвечает его характеру. Выпроводив нас на «Грегор», он сам явился туда не со всеми, а как-то отдельно со своим «лича́рдой»[16] Ванюшей, как потом звали его мы, или короткое, резкое – Иван, как звал его хозяин. Со всей компанией был он в хороших отношениях, но держался от всех отдельно, узжал в город всегда один, обедал один, в наших чаях участия не принимал, а если кто-нибудь был принужден перехватить у него денег, то при первом случае и в довольно резкой форме он их требовал обратно. Он очень любил командовать, хотя над нами мог делать это только в шуточной форме.
16
Верный слуга короля Гвидона из русской сказки про Бову-королевича. До революции в России так иронически называли прислугу.