В 1970-х гг. часть населения по-прежнему оставалась в самом низу социальной пирамиды[1252], получая очень низкую зарплату — иногда всего 60–65 рублей в месяц[1253]. Зарплата колхозников далеко уступала даже прожиточному минимуму[1254] (очевидно, власти считали, что они могут «прокормиться» со своих огородов). В 1980 г. зарплату в размере 150–250 руб. на члена семьи получали только 17,1 % советских семей, тогда как 75—150 руб. — 55,9 %, менее 75 руб. — 25,8 %[1255]. Оплату труда в СССР так и не удалось приблизить к уровню, достаточному для удовлетворения нужд эффективного работника и современного человека вообще. К 1990 г. она заметно отставала от зарплаты в других странах СЭВ, которая в эквиваленте приближалась к 300 руб. в месяц (Чехословакия, Венгрия) или даже превосходила эту сумму (ГДР)[1256]. Национальный доход на душу населения в Восточной Европе и СССР составлял около 2900 долл. США — почти в 2 раза выше, чем средний общемировой (1300 долл.), однако только % от «западного» (4100 долл.)[1257].
В Советском Союзе доходы от занятости не всегда обеспечивали и прожиточный минимум, если в семье были нетрудоспособные члены. Что касается социальных пособий, то их размер нередко был значительно ниже этого минимума[1258]. А.П. Бутенко писал, что в СССР «трудящиеся никогда не получали не то что по труду, но даже и по стоимости своей рабочей силы»[1259].
Разумеется, это было известно за границей. В июле 1975 г. на имя Г.Л. Смирнова поступило письмо от некоего адвоката из США Г. Николса, который утверждал, что «Россия жестоко проигрывает именно в материалистических вопросах. При всем несовершенстве нашего капиталистического общества, оно лучшее из двух систем с чисто материалистической точки зрения. Известно ли Вам, что в Миссури безработному выплачивают 85 долларов в неделю? А какова средняя заработная плата рабочего в России? Мелочь!»[1260].
Сокращение разницы между минимальной и средней зарплатой в СССР было неоднозначным достижением — с одной стороны, шло «подтягивание» наименее зарабатывающих вверх, с другой — получалось, что большинство людей получали не так много — всего в два раза выше минимальной зарплаты. В среднем и низовом сегментах занятости сохранялась «уравниловка». С 1965 г. сокращалась разница между оплатой сложного высококвалифицированного качественного труда и «труда малоквалифицированного, простого, подчас недобросовестного». Если в 1940 г. средняя зарплата специалистов в промышленности, строительстве и сельском хозяйстве превосходила заработки рабочих в 2,2–2,4 раза, то в 1960 г. — в 1,5–2,2 раза, затем эта дистанция еще более уменьшилась и к 1990 г. практически сошла на нет[1261]. Таким образом, власти занялись «подтягиванием» вверх низких заработков, но при этом «забыли» соответственно увеличивать заработки высококвалифицированных специалистов. Это отмечали сами работающие, выражая озабоченность, «будут ли увеличены ставки и оклады рабочим и служащим в связи с повышением минимума зарплаты до 60 руб…. ведь теперь заработок уборщицы равен оплате труда учителя, врача, техника»[1262]. «Уравниловка» стала не только тормозом развития экономики, но и привела к разворачиванию в советской прессе «дискуссии о том, морально или аморально иметь… абсолютно честно заработанный, но… высокий доход», а также к вырабатыванию социального стереотипа: «Честный — значит бедный»[1263]. Спорным является это достижение и с точки зрения концепции «развитого социализма» и установок «Косыгинской реформы», которые исключали «уравнительный подход» в оплате труда.
Обозначились проблемы и в советской системе материального стимулирования. В ее реализации, как и следовало ожидать, проявился отход от «коммунистических идеалов». У некоторых руководителей предприятий «укоренилось представление, что главное — обеспечить высокий уровень оплаты труда работников, и рубль сам сыграет свою воспитательную роль»[1264]. Таким образом, морально-идеологический аспект труда был практически отброшен. В 1971 г. А.М. Александров призывал руководителей страны обратить внимание на эту проблему: «Не получится ли так, что когда встанет вопрос о повышении производительности, то нам скажут: вы требуете повышения, а сначала обеспечьте то-то и то-то»[1265] (т. е. призывы к сознательности без их подкрепления материальными стимулами уже не сработают). Недаром американский марксист П. Суизи считал, что на «личное стимулирование» полагается именно «деполитизированное общество»[1266] (как в СССР).