Сюда же относилось порицание «педагогики счастья» — идеологи возмущались, что «некоторые родители видят свои обязанности лишь в удовлетворении материальных запросов детей», и в итоге «немало семей… воспитывают детей в иждивенческо-потребительском духе». Это явление было признано «весьма опасным»[1469].
Более «тяжелым» проявлением «частнособственнической психологии» закономерно считалось стремление извлечь «нетрудовые доходы» из «личных домов, дач и автомашин», и особенно — получить «левые» заработки на счет спекуляции, обмана покупателей и клиентов, незаконного выполнения частных заказов с помощью государственного оборудования, взяток и тому подобного. Такие действия закономерно переходили в разряд «нарушений социалистических законов»[1470].
Идеологи отмечали, что людям избавиться от «частнособственнических пережитков» непросто, так как, во-первых, они укоренились в сознании человека в течение столетий (на это было указано даже в Программе КПСС) и, во-вторых, рост уровня жизни происходит быстрее, чем «духовный рост» индивидуума. Следовательно, для регулирования этой проблемы нужно было применять меры воздействия. Предлагавшиеся методы борьбы с «частнособственнической психологией» включали «повышение идейно-нравственного и культурного уровня людей» путем пропаганды, которая должна была разоблачать «мелкобуржуазные идеалы «потребительского общества» и «индивидуализм». Сюда же относилось требование повысить ответственность родителей «за формирование моральных качеств их детей», чтобы тем самым «предотвратить воспроизводство людей с мещанской психологией»[1471].
В-четвертых, советские теоретики пытались решить противоречие между двумя идеологическими категориями — «личным интересом» и «общественным». Прежде всего, было провозглашено, что «общественный интерес» воплощен в «коллективной материальной заинтересованности», которая «выражает интересы производственного коллектива, а через них и заинтересованность каждого отдельного члена коллектива»[1472]. Введение такого термина имело под собой разумные основания, особенно в применении к коллективам, где был введен «бригадный подряд», когда личный доход каждого работника зависит от того, насколько хорошо будут работать все. П. Суизи отмечал, что вообще «более полезно говорить о «личном» и «коллективном» стимулировании», а не «моральном» и «материальном», так как «в системе коллективного стимулирования есть моральный элемент: поведение, направленное на улучшение положения каждого (включая самого себя), определенно более морально и предполагает более высокий уровень социальной сознательности, чем поведение, направленное на получение непосредственной личной выгоды»[1473]. Таким образом, концепция «коллективного стимулирования» была также направлена на решение коллизии материального поощрения и коммунистических идеалов.
Кроме того, было введено понятие «общественная материальная заинтересованность», представленное как новация социалистического общества. Предполагалось, что она присуща только этому строю и «находит свое конкретное проявление в систематическом возрастании уровня потребления, реальных доходов трудящихся по мере роста производительности общественного труда», т. е. совокупности труда всех граждан страны. На совещании в ЦК КПСС в феврале 1971 г. Г.А. Арбатов отметил, что принятый в СССР «потребительский подход» подразумевает «упор на производство. У нас поставлен вопрос о потреблении как вопрос о производстве»[1474], т. е. чем лучше развивается экономика страны, тем шире будут возможности потребления для людей, в чем и состоит их заинтересованность.
1470
РГАСПИ. Ф. 599. Оп. 1. Д. 692. Л. 37;
1471
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 64. Д. 71. Л. 207; РГАСПИ. Ф. 599. Оп. 1. Д. 692. Л. 37; Дело всей партии. С. 31;