Понятие «общественной материальной заинтересованности» было апелляцией к «сознательности» — к тому, чтобы человек не требовал от государства больше, чем оно может дать (а дать в плане потребления оно могло не так много), но при этом работал как можно лучше. На пленуме ЦК КПСС в июле 1970 г. Л.И. Брежнев заявил, что трудящиеся несут «гражданскую ответственность» за «прибыльность производства»[1475].
Было провозглашено, что «общественный интерес» имеет в СССР первенство «во всех основных, коренных вопросах общественной жизни», но при этом должен «правильно, разумно сочетаться» с «личным интересом», который, если он остается в «разумных границах», тоже полезен для всего общества, ведь он «имеет своей целью развитие… сил и способностей» человека[1476].
В дополнение вводилось понятие «интерес личности», который включал в себя и ее «личные», и «общественные интересы»[1477], и был более «прогрессивным», чем схожий по звучанию «личный интерес»: указание на «личность» как бы «облагораживало» это понятие, ведь «личностью» может считаться только духовно развитый человек.
Высшей точкой этой концепции было утверждение, что «общественное» в социалистическом обществе — это и есть «личное» (как еще в 1965 г. писал П.Н. Федосеев: «То, что выгодно обществу, должно быть выгодно и… для отдельного человека»).
В январе 1971 г. Высшая партийная школа при ЦК КПСС выдвинула идею «отработать и поднять на уровень партийной программы правильное понимание соотношения «общественного» и «личного». Эксперты ВПШ предлагали «покончить с укоренившейся практикой противопоставления общественного и личного» и даже с применением вроде бы логичной с точки зрения советской идеологии формулы «сначала общественное, а потом личное». Они указывали, что «люди, применяя эту формулу, превращают общественное… в какое-то казенное, чуждое им, с тем, чтобы потом целиком отдать себя своему, «личному», собственному, самому дорогому». По мнению идеологов, «только в «общественном», а не в «личном», — действительная гарантия и полное обеспечение «личного» для всех и каждого, то есть для масс, а не для отдельных удачников, вырывающихся вперед, поднимающихся над всеми. Нехорошо, когда «личное» отвергается во имя какого-то «общественного»[1478].
Профессор Высшей партийной школы 3.А. Барбешкина считала важнейшим моментом, что в социалистическом обществе «с самого начала жизни маленького ребенка человек связывается с коллективом» (очевидно, имелось в виду помещение детей в ясли и детские сады). В.А. Мосолов писал, что «высшей чертой коммунистической нравственности в отличие от буржуазной морали является осознанная готовность общественному служению, ярко выраженное чувство коллективизма»[1479]. Так проявилась попытка «реанимации» угасшего в СССР духа коллективизма. Однако в условиях 1970-х и 1980-х гг. эта установка уже не могла быть действенной.
Проблематичным для советской идеологии было объяснение сущности понятия «общенародная», «социалистическая собственность», которая как бы принадлежит каждому человеку, но одновременно и всем остальным. Эта задача была трудновыполнимой, если реальной вообще. В феврале 1971 г. на совместном заседании АОН при ЦК КПСС и ИОН при ЦК СЕПГ профессор Е.П. Ситковский заявил, что в советском обществе «еще очень сильно распространено» отсутствие понимания, «что… даже тогда, когда я не могу с предприятия унести к себе домой те часы, которые я сделал, и если эти часы идут в продажу в магазине, то это тоже мое… Воспитание этого — дело трудное». На симпозиуме, организованном АОН при ЦК КПСС в ноябре 1971 г., в число характеристик «психологии социалистического общества», которых в СССР «очень сильно не хватает», были включены «подлинно социалистическое отношение к социалистической собственности, ликвидация отчужденного сознания человека по отношению к… своей фабрике, качеству продукции, сохранности техники»[1480]. Действительно, в стране наблюдалось отчуждение людей от «общественной собственности» (это проявлялось и у селян по отношению к колхозной собственности — хотя она должна была быть для них даже более «близкой», чем государственная)[1481], что являлось препятствием для распространения «социалистической сознательности» и коллективизма.
Тем не менее власти наигранно провозглашали, что наличие в советском обществе «сознательности» — это реальность. Пропаганда на протяжении всего брежневского периода утверждала, что «сознание людьми того, что они работают не на эксплуататоров, а на себя, на свое общество… порождает трудовой энтузиазм, творческую активность и инициативу народа», что «большинство трудящихся рассматривает свою работу как выполнение общественного долга, а не просто как средство к жизни». На заседании ученого совета АОН при ЦК КПСС в 1966 г. было объявлено, что «каждый знает, что работать в нашем обществе — дело чести, славы, доблести и геройства». В 1970 г. при обсуждении «Материалов по вопросам идейно-воспитательной работы к XXIV съезду КПСС» сотрудник Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС Л.А. Вознесенский обозначил, что «главным стимулом» труда советских людей «постепенно становится сам труд, высококвалифицированный, творческий, осмысленный, который становится главным делом жизни все большей и большей массы людей», а также есть еще один стимул — «участие реальных людей в управлении общественным производством и общественными делами». П.Н. Демичев в январе 1971 г. заявил, что «сейчас именно на сознании строится и демократия, все наши политические мероприятия, все меры, направленные на выполнение экономической программы». Власти считали, что текучесть кадров в СССР происходит по причине поиска людьми лучшего применения своих знаний, а не ради возможности получить жилплощадь и более высокую зарплату[1482].
1476
1478
РГАНИ. Ф. 80. Оп. 1. Д. 100. Л. 8;
1481
1482
РГАНИ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 38. Л. 50; Там же. Д. 41. Л. 14; РГАСПИ. Ф. 606. Оп. 1. Д. 383. Л. 15; Вестник Архива… С. 86;