По мере того как русская военная колонизация выдвигалась далее в степную полосу и новопостроенные крепости ограждали наши пределы от татарских набегов, места, прежде подверженные этим набегам, начинали пользоваться сравнительным спокойствием и безопасностию, а тяжелая сторожевая служба ратных служилых людей должна была облегчиться. Так, в 1638 году лебедянские дети боярские и казаки бьют челом государю. Когда поставили новые города Козлов и Усерд и вывели земляной вал от Козлова к Тамбову, то безвестный приход татар с ногайской стороны к Лебедяни прекратился; с построением острога на Талицком броду через Сосну-реку прекратился безвестный приход к Лебедяни и с крымской стороны. Следовательно, сторожевым сотням нет более нужды стоять на речке Лебедянке. Поэтому бедные Лебедянские однодворцы просят отменить сторожевую службу, а оставить только посылку их для вестей на Елец и Данков. Государь велел сделать проверку и поступить согласно челобитью.[13]
Русская колонизация в Сибири также сделала значительные успехи в царствование Михаила Феодоровича. Здесь она выразилась не столько построением новых городов и острогов, сколько заведением русских сел и деревень в тех уездах и областях, которые заключались между Каменным Поясом и рекою Обью, каковы уезды Верхотурский, Туринский, Тюменский, Пелымский, Березовский, Тобольский, Тарский и Томский. Укрепив новозавоеванный край городами и населив их служилыми людьми, московское правительство заботилось теперь о заселении его крестьянами-земледельцами, чтобы не только обрусить этот край, но и снабжать его собственным хлебом, который все еще с большими усилиями и затратами доставлялся в Сибирь из внутренних областей. В деле крестьянской колонизации правительство действовало обдуманно и постепенно. Например, в 1632 году из ближайшего к Европейской России Верхотурского уезда велено было отправить в Томский сотню или по крайней мере полсотни крестьян с женами, детьми и со всем «пашенным заводом» (т. е. с земледельческими орудиями). Но чтобы бывшие их верхотурские пашни не оставались впусте, приказано в Перми Великой или в Чердыни, в Соли Камской и Кай-Городе биричам кликать «по многи дни», вызывая охотников из вольных гулящих людей, т. е. нетяглых, которые бы согласились ехать в Верхотурье и садиться там на готовые уже распаханные земли; причем им выдавались ссуда и подмога. Таких новоприбранных крестьян воеводы должны были с женами, детьми и со всем их движимым имуществом отправлять в Верхотурье, давая подводы от обывателей; с них же собиралась и подмога. Если мало находилось охотников к переселению «по прибору», тогда правительство отправляло переселенцев «по указу» из собственных дворцовых сел; причем давало им подмогу, т. е. кроме денег снабжало их скотом, домашней птицей, сохой, телегой и прочей «житейской рухлядью».
Кроме указанной сейчас колонизации служилыми людьми и пашенными крестьянами, Сибирь в это время получает еще прирост русского населения от ссыльных: именно в царствование Михаила Феодоровича она делается по преимуществу местом ссылки для разного рода преступников. Правительство при этом преследует две цели: с одной стороны, избавить коренные области от людей беспокойных и опасных, которых содержание в тюрьмах дорого ему стоило; а с другой — воспользоваться ими для заселения сибирских пустынь, для обработки там земли или для государевой службы, смотря по тому, к какому классу принадлежали ссыльные; крестьян и посадских оно сажало там на пашни, а служилых людей верстало на службу.
Вообще русская колонизация в Сибири совершалась по преимуществу путем правительственных мероприятий. Вольных русских поселенцев приходило туда очень мало; что было естественно при малонаселенности ближних окраин, т. е. областей Покамских и Поволжских, которые сами еще очень нуждались в колонизации из центральных Московских областей. А суровые условия жизни в Сибири того времени были настолько тяжелы, что и сами переселенцы нередко пытались при удобном случае перебраться назад за Камень в родные края.
Особенно неохотно шло в Сибирь духовенство, столь необходимое для устроения и распространения там Православной церкви. Русские поселенцы и ссыльные, живя вдали от высшего правительственного и духовного надзора, среди полудиких иноверцев, естественно, предавались всякого рода порокам и небрегли об исполнении правил христианской веры. Ради церковного благоустройства патриарх Филарет Никитич учредил особую архиепископскую кафедру в Тобольске и первым архиепископом Сибирским поставил Киприана, архимандрита Новгородского Хутынского монастыря, в 1621 году. Киприан привез с собою в Сибирь некоторое количество черных и белых священников и деятельно принялся за устроение своей епархии. Он нашел там несколько уже прежде основанных монастырей, но без соблюдения правил монашеского жития. Например, в Туринске был Покровский монастырь, в котором жили монахи и монахини. Киприан построил для монахов особую обитель, а в Покровской оставил монахинь; он основал еще несколько обителей, которые по его ходатайству были снабжены землями и разными угодьями. Но вообще архиепископ сей нашел нравы своей паствы крайне распущенными, а для водворения здесь благочестия и христианской нравственности встретил большое противодействие со стороны воевод и служилых людей. Он послал царю и патриарху подробное донесение о найденных им беспорядках. На основании его донесения Филарет Никитич прислал ему укорительную грамоту с описанием сих беспорядков. Очевидно, по желанию самого Киприана, не хотевшего еще более озлобить против себя воевод, патриарх пишет, будто о безнравственности сибиряков он узнал от самих воевод и приказных людей, и грамоту эту указывает читать всенародно в церквах.
13
О поставлении патриарха Иосафа в Изборнике Ан. Аотова. 318 и 428. С.Р.Л.Л. IV. 334. Дворц. Разр. II. 362, 363. С.Г.Г. и Д. III. № 105. Рус. Ист. Библ. IX. 551–552. Архим. Досифея «Летоп. Соловецкий». М. 1833, стр. 62. При сем патриархе дело Суздальского архиепископа Иосифа Курцевича, прибывшего из юго-запад. России, потом низложенного: Летоп. Густын. м. в Чт. О. И. и Д. 1848. VIII, и 1863. 1. Рус. Ист. Библ. II. № 166. Акты Эксп. III. № 249. См., между прочим, жалобу суздальских кожевников на грабительства и насильства сего архиепископа Иосифа в 1620 г. Чт. О. И. и Д. 1863.I. Патриарху Иоасафу принадлежат: «Память» или наставление поповским старостам о наблюдении за церковным благочинием, 1636 г. (Ак. Эксп. III, № 264); «Лествица властем» или роспись, в каком порядке, какие архиереи и настоятели монастырей должны присутствовать на соборах, соборных богослужениях и при патриаршей трапезе (Досифея «Опис. Соловец. монастыря». III); смиренное послание к царю на вопрос его, что предпринять против Крымского хана, позволявшего грабить и притеснять Московских послов (Соловьева «Ист. Рос.» XI. Приложение, взятое из столбцов Приказа Тайн. Дел. Также в Зап. Рус. и Слав. Археол. II). По сему поводу, см. сообщение Зерцалова «Об оскорблениях царских послов в Крыму в XVII в.» Чт. О. И. и Д. 1893. III. С.Г.Г. и Д. III. № 98 (от 4 октября 1633 года, через три дня по кончине Филарета послан в Чебоксары приказ о возвращении из ссылки М.М. Салтыкова). О кончине Ивана Никитича Юрьева или Романова в Др. Рос. Вивл. XX. 99 и в Нов. Лет., изданному кн. Оболенским в 1553 г. Первое приложение. (Он был погребен в Новоспасском монастыре). См. также таблицу членов семьи Романовых и их родства Н.Н. Селифонтова — тщательно составленная «Родословная» в Сборнике материалов по истории предков Михаила Феодоровича. (Ч. II. СПб., 1898. Издание Костром. Ученой Архивн. Комиссии). Дворц. Разр. II. 354, 366, 487,650 (пожалованья в бояре). Указываем на производство в бояре помимо окольничества потому, что Морозовы и Шереметевы, кажется, не были в числе фамилий, имевших эту привилегию; исключение может относиться разве к князю Репнину. (См. Ключевского: «Боярская Дума». Гл. X.) Акты Эксп. III. № 187. Акты Моск. Гос. II. №№ 98 и 99. Дворц. Разр. II. 571. Акты Эксп. №№ 273 (Государев приказ взять из Тихвинского монастыря «на время» ратную сбрую), 274, 275, 284 (о даточных людях с монастырей. Упоминается Приказ сбору ратных людей), 291, 219.
О построении новых городов, засек и прочих укреплений: Акты Эксп. №№ 260, 261, 268, 270, 303–305. Акты Моск. Гос. III. II. №№ 8, 40, 57-224. Пособия: Беляева «О сторожевой, станичной и полевой службе на польской украйне Московского государства». М., 1846. Е. Щепкиной: «Тульский уезд в XVII веке». Чт. О. И. и Д. 1892. IV. (Тут о засечных линиях и Завитае.) Багалея: «Материалы для истории колонизации». Харьков, 1886. «Очерки из истории колонизации и быта степной окраины Моск. Госуд-ва». М., 1887. «Переселение Черкас из Польши в Моск. Госуд. до Алексея Михайловича». (Черкасы были поселены в Воронежском уезде, в Курске, Корочи, Кромах, Белгороде и т. д.) См. также «Царские грамоты на Корочу воеводам». Тут о черкасах, поселенных в Короче, в числе 400 человек. (Чт. О. И. и Д. 1859. II.) О живущей чети, между прочим, у Милюкова: «Государств, хозяйство России». 17–22. Со ссылкою на указы 1630 и 1631. (Указная книга Помест. приказа. Изд. Сторожевым.) Его же «Спорные вопросы финансовой истории Моск. Госуд-ва». СПб. 1892. 115–128. Это собственно рецензия на сочинение Лаппо-Данилевского об «Организации прямого обложения», в котором впервые указаны, помимо сохи и двора, еще на третью единицу обложения, именно живущую четверть, состоявшую из известного числа дворов, крестьянских и бобыльских. По толкованию г. Милюкова, живущая или платежная четверть означает распаханное поле и соответственное ему количество дворов, и подати брались только с распаханной пашни, «оставляя в стороне перелог и дикое поле».
В Актах Моск. Гос. II, № 192, находим любопытный приказ царя Ф.И. Шереметеву, чтобы прислал в село Покровское на Покровское поле «московских сотников и стрельцов Иванова приказу Головленкова, а для ученья с ними быть на Покровском поле немчину Ивану Ермису». Стало быть, тогда и стрельцов учили немецкие инструкторы. Для характера междубоярских отношений и местнических счетов заслуживает внимания случай в 1634 г.: боярин Борис Салтыков не хотел сидеть за царским столом ниже князя Юрия Сулешова, потому что он «иноземец». (Дворц. Разр. II. 363. О пожаловании Сулешовым имений в 1629 г., в том числе муромского села Карачарова, см. в Актах Эксп. III. № 332.) В параллель сему случаю укажем на углицких дворян и детей боярских, которые «всем городом» бьют челом царю, в 1639 г., чтобы велел выписать из дворового списка Ив. Шубинского, которого роду никто в этом списке не бывал, а бывали они в денщиках и в нарядчиках; «верстал» же его помянутый князь Юрий Яншеевич Сулешов; «пущен» он в дворовый список «не по отечеству своему и не по службе»; что они считают себе за бесчестье. Те же угличане бьют челом на Маракушева и Третьякова, которые неправильно «написали по выбору». (Времен. О.И. и Д. Кн. II. Смесь.) Князь Юрий Сулешов встречается и в «Сыскном деле о ссоре межевых судей стольника князя Вас. Ромодановского и дворянина Лариона Сумина». Межевыми судьями тут называются лица, посланные на разные пункты для совместного с польскими комиссарами размежевания границ после Поляновского договора. Ромодановский и Сумин действовали на Псковском пограничье. Здесь однажды они поссорились. Ромодановский «учал бранить (Сумина) матерны, называл его страдником» и хотел бить; а Сумин схватился за рукоять ножа, и укорял князя в том, что он один без товарища сносится с литовскими людьми. В пылу раздражения Сумин закричал Ромодановскому, чтобы он не воцарялся, подобно родственнику своему Д.М. Пожарскому, который будучи под Москвою, докупался государства и потратил на то 20 000. Отсюда возникло судебное дело; розыск о нем поручен был государем князю Юрию Сулешову. Привлечено было много свидетелей. Особое внимание розыска обратилось на слова Сумина о Пожарском. Но обе стороны путали и отказывались от своих слов. Дело это началось в 1635 году, а в 1640 оно все еще не было кончено, т. е. царь не полагал своего решения. (Чт. О. И. и Д 1848. № 7).