Гости, гостиная и суконная сотни в своей записке также изъявили готовность помереть за святые церкви и государево здоровье; относительно Азова они отвечали, что в том государева воля, а относительно ратных людей и запасов, то дело служилых людей, «за которыми имеется государево жалованье, многие вотчины и поместья». А они, «гостишки и торговые людишки, от беспрестанных служб (в таможенных головах и целовальниках) и от пятинных денег, которые давали в Смоленский поход, оскудели и обнищали, а торжишки у них в Москве и других городах отняли многие иноземцы, немцы и кизильбаши; торговые людишки, которые ездят по городам для своего промыслишка, оскудели до конца от задержания и насильства государевых воевод». При прежних государях — добавляли они — в городах ведали губные старосты и посадские люди судились промеж себя, а воевод в городах не было, были только в украинных городах для береженья от турских, крымских и ногайских татар. В том же смысле и в том же жалобном тоне отвечали сотские и старосты черных сотен и слобод и всех тяглых людей. По их словам, они также оскудели и обнищали от великих пожаров, пятинных денег, даточных людей и от подвод, которые давали в смоленскую службу, кроме того, от поворотных денег, городового земляного дела, от великих государевых податей, целовальничьей и прочей службы. Так иногда в разных городовых приказах от них служат по 145 человек целовальников, да на земском дворе 75 человек ярыжных, да извозчики с лошадьми на случай пожарного времени, и всем этим целовальникам, ярыжным и извозчикам идут от них ежемесячно большие кормовые и подможные деньги. «И от той великой бедности многие тяглые людишки из сотен и слобод разбрелися розно и дворишки свои мечут».
Из всех этих мнений, вероятно, дьяками, под руководством печатника Лихачева, была сделана краткая выписка. Общее заключение сводилось к тому, что большинство Земского собора, в особенности служилое сословие, склонялось в пользу принятия Азова под Московскую державу. Но рядом с тем поднимались многочисленные голоса, вопиявшие о своей бедности и против разных злоупотреблений и неправд. Причем между сословиями обнаружились взаимное недоверие и желание служилых людей возложить бремя военных расходов на известные имущие классы. По всем признакам, государство далеко еще не оправилось и от Смутного времени, и от сильного напряжения, причиненного злосчастным Смоленским походом Шеина. При таких условиях, если возьмем в расчет и крайне миролюбивый характер Михаила Феодоровича, то нисколько неудивительно, что его окончательное решение было против принятия Азова в свою державу. Казалось бы, на юге повторилось то, что 60 лет тому назад произошло на востоке: как тогда казаки покорили Татарско-Сибирское ханство и ударили им челом московскому царю; так теперь казаки же завоевали Татарско-Азовскую Орду и предлагали ее московскому государю. Но обстоятельства были другие: за Азов приходилось вступать в борьбу с могущественной Оттоманской империей и еще сильною Крымскою Ордою. К тому же посланный для осмотра Азова дворянин Афанасий Желябужский воротился и донес, что городские укрепления в значительной степени разрушены, а исправить их в скорости невозможно. Наконец, как справедливо писал Михаилу Феодоровичу молдавский господарь Василий Лупул, нельзя было положиться и на самих казаков, которые тогда совсем не отличались верностью и постоянством; между тем как султан Ибрагим готовил новое большое войско и решил во что бы то ни стало возвратить Азов. Поэтому турецкий посланник Мустафа Челибей, в марте приехавший в Москву, нашел здесь любезный прием; а в конце апреля уже написана царская грамота атаману Осипу Петрову и всему Донскому войску, заключавшая приказ, немедленно очистив Азов, отойти к своим старым куреням и обещавшая зато казакам государево жалованье. С этою грамотою был отправлен дворянин Засецкий. Два донских атамана, Наумов и Сафонов, пришедшие с просьбою принять Азов и прислать помощь, были пока задержаны в Москве, а их есаул Родионов и 15 товарищей отпущены вместе с Засецким. Донцы нисколько не противились и поспешили исполнить царский приказ: очевидно, их уже самих тяготило сидение в разрушенном Азове, в ожидании нового прихода турок и татар. Засецкий, в сопровождении казацкого атамана Иванова, воротился и донес об очищении Азова. В конце июля того же 1642 года царь послал на Дон дворянина Тургенева вместе с задержанными атаманами. Тургенев повез похвальную грамоту казакам за их послушание, 2000 р. денег и 200 поставов сукна. С Воронежа велено доставить им 2500 четвертей хлебного запасу и 200 ведер вина, а из Тулы 250 пудов пороху ружейного и 50 пудов пушечного, да 300 пудов свинцу.[15]
15
С.Г.Г. и Д. III №№ 108, 112, 113 (Земский собор по вопросу об Азове), 114, 114. Акты Моск. Гос. II. №№ 188 и 190. Тут донесение из Валуек воеводы Голенищева о вестях, которые приносили ему рассыльные станичники-казаки из-под Азова, осажденного турками, в июле и сентябре 1641 года. Число осаждавшего войска, преувеличенное до 250 и до 300 тысяч по «Сказанию», здесь показано таким образом: «стоит под Азовым крымских людей 40000, да Турских людей 40 каторг, акроме мелких судов. Да идут под город под Азов крымские мурзы с крымскими людьми 20 000, да турских людей идут под Азов морем 20 каторг» (№ 188). Войсковым атаманом при обороне Азова был Наум Васильев; во время приступа он смертельно ранен; на его место казаки выбрали Тимофея Лебяжью шею (№ 190). А в ближайшем к Азову Черкасском городке атаманствовал в то время Степан Иванов; из этого городка посылались в Азов подкрепления и партии лазутчиков для добывания языков, т. е. пленных неприятелей, которых расспрашивали под пытками; эти языки и были главным источником получавшихся в Москве, сведений о турецко-татарских войсках, стоявших под Азовом. Акты Ист. III. № 296. (Грамоты 1643 г. донских казаков, хотевших уйти на Яик. Тут упоминается Раздорный городок на Дону.) Взятие Азова и оборона его казаками послужили предметом особого сказания, которое вошло и в Летопись о мн. мятежах, и в хронографы. (Третья редакция. Изборник А. Попова. 392–394.) См. также «сказание об Азовском сиденьи, как Донские казаки сидели в осаде от турок во граде Азове, пять тысяч человек против триста тысяч человек». (Рус. Архив. 1898, № 8. Сообщено А.А. Карасевым.) Рассказ ведется несколько былинным тоном; написан, по-видимому, каким-то московским книжником, который риторично прославляет Михаила Феодоровича и Московское государство. Расспросные речи Донских казаков, Азовских сидельцев см. в Неофиц. части Донских войск. Вед. 1861 г. № 10. «О посольстве Ильи Даниловича Милославского и дьяка Леонтия Лазаревского в Турцию в 1643 г.». «Наказ» ему и «Статейный список» сего посольства — С. Смирнова: Временник Об. И. и Д. Кн. 6, 8 и 9. Посольство было отправлено после очищения Азова казаками для восстановления мирных сношений с Турцией.
Об атамане Ивашке Каторжном упоминают в 1643 году указанные выше грамоты воеводам на Корочу. По его словам, он был казак белогородской; взятый в плен татарами, продан в Царьград на каторгу, и был на ней 12 лет; но вместе с товарищами побил сторожей и ушел из полону. Однако далее один короческий обыватель оспаривает его показание. (№№ грамот 4 и 9. Чт. О.И. и Д. 1859. II.) По-видимому, это одно и то же лицо с Ивашкою Семеновым Мошкиным, который в челобитной царю, в 1643 г., называет себя калужским стрельцом и рассказывает о том, как во время Азовского сидения под его предводительством 280 русских пленников на турецкой каторге возмутились и побили 240 турок, а 40 взяли живыми, и на этой каторге ушли в Сицилию. Вместе с Ивашкою и некоторые другие освободившиеся пленники бьют челом о вспоможении и призрении. Один из них, Якимка Быков, терпевший 40 лет то в литовском плену, то в татарской и турецкой неволе, просит постричь его в Новоспасском монастыре «без вкладу», т. е. без взноса какой-либо суммы или имущества. (Чт. О. И. и Д. 1894. Кн.2.) Происшествие с русскими пленниками на каторге подтверждается рассказом одного очевидца, итальянца. (Киев. Стар. 1883. Июнь. И тот, и другой рассказ перепечатан в «Мемуар. относ, к Ист. Южной Руси». Вып. 2. К., 1896.) В указанной книге «Чтений О. И. и Д.» напечатан сообщенный Зерцаловым, любопытный «сыск» про грамотку одного из детей боярских к его отцу в то время, когда в Москве шел Азовский вопрос. Из нее видно, что здесь было какое-то недовольство служилых людей боярами и пущена какая-то молва о намерении землею побить бояр. Грамотка эта, случайно попавшая в руки правительства, повела к большому розыску.