Долгое пребывание датчан в Москве, усилившее неприязненный взгляд русских на иноземцев, имело, однако, немаловажные последствия со стороны происшедшего тогда открытого вероисповедного столкновения или формального препирательства московских богословов с лютеранским пастором. Хотя эти богословы и приписывали себе победу, однако для них самих и для всех следивших за прениями сделалось ясно: как трудно было нашим полемистам-начетчикам бороться с западным европейцем, научно образованным, который прямо упрекал их в незнании греческого языка, грамматики и вообще «свободных наук». Только с помощью двух природных греков и одного киевского или южнорусского монаха московские богословы вышли из своего затруднительного положения. Кроме того, в своих письменных аргументах они широко воспользовались южнорусскими полемическими трудами, появившимися в эпоху борьбы с унией. Это наглядное превосходство греческих и южнорусских ученых, в свою очередь, вызвало намерение и в Москве завести высшее училище, по образцу Киевской коллегии. Но такое намерение прошло несколько стадий, прежде нежели осуществилось. Что касается царских дочерей, то неудачные поиски за иноземными принцами имели печальные последствия для московских царевен: отныне они осуждались на безбрачие и принуждены были проводить свое однообразное существование в дворцовых теремах. Политика Романовых в стремлении оградить свою царскую семью от подданных высокою стеною, повторяем, не допускала и мысли о браке царевен с сыновьями московских князей и бояр, предпочитая им в этом отношении даже служилых татарских ханов. Так, по известию иностранца Олеария, молодому касимовскому хану предлагали руку одной из царских дочерей, разумеется, с условием, чтобы он крестился; но хан отклонил это предложение.
Любопытно, что этою нашею погонею за женихами из знатных иноземцев ловко воспользовался один искатель приключений. В 1642 году, т. е. в начале датско-московского сватовства, в Москве появилась какая-то личность под именем чешского графа Шлика, будто бы удалившегося из отечества от гонения католиков на протестантов; он привез рекомендательное письмо от обманутого им короля Христиана IV. Мнимого графа приняли с большим почетом. Он изъявил желание креститься в православную веру и вступить в царскую службу. Федор Иванович Шереметев, в то время первый и ближайший к государю боярин, был крестным его отцом. Новокрещеному пожаловали княжеский титул: он стал именоваться князем Львом Александровичем Шляковым-Чешским, получил от царя большое жалованье и женился на внучатой племяннице Федора Ивановича Марфе Васильевне Шереметевой. Говорят, что его виды простирались еще выше: на руку царевны Ирины Михайловны; но узнав, что ее уже сватают за датского принца, он «помирился на браке с дочерью знатного и богатого боярина» (Олеарий). Впоследствии узнали о самозванстве Шлякова; царь Михаил, хотя и был очень тем огорчен, однако не лишил его княжеского достоинства, а ограничился выговором и заключением его на некоторое время в Чудов монастырь на покаяние.[18]
В непосредственную связь с неудачею сватовства царевны Ирины за принца Вальдемара некоторые наши источники ставят и саму кончину Михаила Феодоровича.
Ни один из московских царей не ездил столько по святым обителям, как Михаил Феодорович. К этим поездкам еще с юных лет приучила его мать, великая старица Марфа. В особенности он любил посещать Троице-Сергиев монастырь и нередко отправлялся туда по два раза в год, причем возил с собою царицу и детей. Эти так наз. Троицкие походы царя и царицы отличались торжественностию и сопровождались очень многолюдною свитою обоего пола. Кроме обычных поездок были еще путешествия, предпринимаемые к той или другой святыне по обету, данному во время болезни или какого-либо события. В разных храмах столицы царь не пропускал церковной службы в их храмовые праздники. Любил он также ездить на соколиную охоту в ближние от столицы места и пребывать в своих подмосковных селах, каковы Покровское, Коломенское, Воздвиженское, Тайнинское и др., где иногда устраивался стол или пир для бояр. Но, по всем признакам, Михаил Феодорович не пользовался хорошим здоровьем, и едва ли не главною причиною сего была его малая подвижность, которой нисколько не мешали помянутые сейчас частые поездки на богомолье и по окрестностям Москвы: они редко совершались верхом на коне (и, конечно, шагом), а больше в возке или колымаге; при сем царь ехал медленно и с частыми, продолжительными роздыхами. Иногда только он выходил из возка и некоторое расстояние шел пешком. Такой малой подвижности могла способствовать слабость или болезненность ног, которой он был наиболее подвержен.
18
Датское сватовство и прения о вере: Источники: Nachricht von Waldemar Christian Guldelowe Grafen von Schleswig-Holsteun etc. в Magazin fur die neue Historic Бюшинга. X. Русский перевод Шемякина в Чт. О. И. и Д. 1867. IV. («Поездка в Россию. Вальдемара Христиана Гильденлеве».) Олеарии. Дворцовые Разряды. II. 667, 714–728. Голикова; «Дополнение к деяниям Петра В.». Т. II. Акты Ист. III. № 302. С.Г.Г. и Д. III. № 117. Указанное выше Обозрение Датского Архива Щербачевым. (Чт. О. И. и Д 1893.1.)
Пособия. Православ. Собеседник. 1861. II. (Материалы для истории полемики против лютеран.) Исследование И. Соколова: «Отношение протестантизма в России в XVI и XVII веках». М., 1880. А.П. Барсукова: «Род Шереметевых». III, СПб., 1883. Два обстоятельные исследования проф. Д.В. Цветаева: «Из истории брачных дел в царской семье Московского периода». М., 1884. «Литературная борьба с протестантством в Моск, государстве». М., 1887. Гл. III и IV. Он указывает на официальные документы о сватовстве Вальдемара и его пребывании в России, находящиеся в Моск. Гл. Архиве Мин. Ин. Дел, где они рассеяны среди дел Датских, Греческих и Приказных, в библиотеке Архива и в Моск. Синод. Библиотеке. Далее, основанное также на архивных документах и других рукописных источниках, обширное и детальное исследование А. Голубцова: «Прения о вере, вызванные делом королевича Вальдемара и царевны Ирины Михайловны». М., 1891. В приложениях у него помещены брачные условия царя с Вальдемаром (стр. 377 и след.). Кроме того, г. Голубцовым относящиеся сюда материалы изданы в Чт. О. И. и Д. (1892. II.) под заглавием «Памятники прений о вере, возникших по делу королевича Вальдемара и царевны Ирины Михайловны».
Пренебрежительное отношение датчан к москвичам и глумление над их невежеством, между прочим, отразились в названной выше книге «Поездка в Россию Вальдемара». Например, вот как автор-датчанин описывает патриарха Иосифа, пришедшего навестить королевича: «Патриарх был в белой шапке с длинными и широкими наушниками, которые с ушей спускались по щекам на грудь к нему и придавали ему некоторое сходство с охотничьей собакой с большими отвислыми ушами». Наших богословов-полемистов он сравнивает со свинопасами и называет их круглыми невеждами, от которых ничего нельзя было добиться, кроме ребяческих слов и грубых мужицких ответов. С другой стороны, неудовольствие москвичей на датчан и на излишнее ухаживание царя за Вальдемаром ясно отразилось в неизданной доселе книге, озаглавленной «Повесть о внезапной кончине государя Михаила Феодоровича, случившейся по безуспешному делу супружества княжны Ирины Михайловны с Вальдемаром королевичем». Эта книга или точнее сборник известен по трем рукописям: Цпарского, Ундольского и Е.В. Барсова. О нем см. у Цветаева (Из ист. брач. д., 68–69) и Голубцова («Прения о вере», 334–342). В этой книге прямо выражается радость о том, что брак Ирины с принцем не состоялся: если бы принц даже крестился по принуждению, он все-таки не стал бы питать добрые чувства к России, и от него была бы смуга в государстве, если бы он захватил более власти «со своими погаными немцами», ибо «не отстал бы от своего яда и держал бы внутри себя». Возбуждение московских бояр и духовенства во время прений о вере между прочим сказалось по отношению к известному тогда книжнику князю С. Ив. Шаховскому. Сей последний написал к царю письмо, в котором крайне осторожно и даже робко пытался из Писания вывести ту мысль, что можно королевича присоединить к православию не перекрещивая его. Узнав о таком письме, бояре обвинили кн. Шаховского в том, что он «пристал к королевичу» (т. е. чуть ли не в измене) и настояли на его ссылке в Усть-Колу на воеводство. (Голубцов, 180–183, и его же Памятники прений о вере, №№ 8 и 9). Значение прений о вере и вытекавшее из них побуждение нашего правительства к «устройству в Москве правильной школы с помощию греков и ученых киевлян» обстоятельно развиты в последней VIII главе названного исследования г. Голубцова. Относительно «Кирилловой книги» указания на заимствования из сочинений южнорусских ученых см. Макария: «История Рус. Церкви». XI. 122–123. А на стр. 71–73 преосв. Макарий указывает на неудавшуюся попытку патриарха Филарета завести в Москве греко-славянскую школу, с помощью приезжего из Александрии греческого архимандрита Иосифа. Это было незадолго до кончины Филарета. Выше названное исследование Соколова «Отнош. протест, к России» в данных прениях видит не попытку московскую обратить королевича в православие, а наоборот попытку протестантской пропаганды в Москве, заранее подготовленную — что, конечно, натяжка.
Относительно Шлякова-Чешского архивные документы несколько разногласят со свидетельством Олеария; они относят раскрытие его самозванства к 1647 году; после чего он был сослан Алексеем Михайловичем в Соловки, откуда возвращен в следующем году. См. исследование Д.В. Цветаева: «Протестантство и протестанты в России». М., 1890. 355–370. О прекращении его и царским ему подарках и жалованье см. «Акты о выездах в Россию иноземцев» в Рус. Ист. Библ. VIII. 212–215. В Москву являлись и самозванцы духовного сана, именно приходившие с православного востока за подаянием. О них см. в «Ист. Рус. Церкви» Макария. XI. 234–237. О сватовстве Касимовского царевича за Ирину Михайловну, относящемся уже к царствованию Алексея Михайловича, любопытное сообщение находим у Павла Алеппского в его «Путешествии Антиохийского патриарха Макария в Россию». Прекрасный перевод этого в высшей степени важного для нас арабского памятника совершен недавно проф. Муркосом. См. Вып. 3-й. М., 1898 г. Стр. 89–90. Потом царевич все-таки крестился. Павел Алеп. называет его Сеид Махомед. Переводчик ссылается при сем на итальянского путешественника Альберта Вимена да Ченеда, который подтверждает известие Павла (Отеч. Зап. 1892 г., Апрель). По русским источникам этот царевич назывался Сеит Бурхан. «Сметн. список 139 году» (Времен. О. И. и Д. Кн. 4. Смесь. Стр. 30. См. также Шишкина: «История Касимова». 82).