«Меня. Пытались. Изнасиловать».
Вдруг на другом конце слышится странная возня, а следом — приглушенные команды тети, отданные прислуге.
— Глория, поставь цветы там, — распоряжается тетя, нисколько не заинтересованная в разговоре со мной. — Беатрис, прости, мне нужно бежать. Это что‑то неотложное? С тобой ведь все в порядке?
Мне ясно дали понять, что я со своей бедой по-прежнему один на один.
— Да, тетя. Я жива-здорова. Простите, что отвлекаю от дел, я справлюсь.
— Хорошо, Беатрис, поговорим позже. Я тебе перезвоню на выходных.
Еще один щелчок — разрыв связи. Перезванивать тетя Мариетта, конечно, не планирует, как и во все предыдущие разы, когда это обещала. Да я и не надеюсь. Ее участие в моей жизни ограничивается переводом средств: хватает на ежеквартальную плату за обучение и еще немного на карманные расходы (хотя бы на них она не скупится). Но сейчас мне не нужны деньги, мне необходимо чье‑то тепло. Забота, защита и желание выслушать правду, такую, какой я ее вижу и чувствую. Но я лишена подобных привилегий. Мариетте Чейзвик больше по душе лицезреть страдания на экране кинотеатра, чем в реальной жизни. В реальности ее день состоит из пары бокалов хереса, блока «Честерфилд» [7] и мусса из авокадо на завтрак с парочкой восходящих актрисок вприкуску. Мои стенания о школьной травле не входят в список рутинных дел.
С горечью я швыряю телефон на постель. Как раз в этот момент в комнату входит Ханна.
— Все в порядке? — Глаза ее округляются, прослеживая траекторию падения и приземления смартфона. — Выглядишь разбитой.
«Так и есть. Я рассыпаюсь на части».
Я плюхаюсь в кровать и отвечаю Ханне:
— Да все нормально. Просто сложные выдались последние деньки.
Еще больше смягчить попросту невозможно — я приуменьшаю события в невообразимых масштабах, — но следует оставаться верной надетой карнавальной маске. Чем больше боли прячется внутри, тем шире на маске должна быть улыбка, чтобы не вызывать подозрений.
— Ну как скажешь.
Тут у нас обеих пиликают телефоны. Ханна молниеносно хватается за свой, залипает в экран, в компании которого проводит большую часть дней в году, а затем присвистывает и смотрит на меня ошеломленно.
— Би, это какая‑то шутка?..
Не понимая, о чем речь, я тянусь к своему смартфону, тычу в уведомление из академического чата, после чего сердце пропускает удар.
— Скажи, что это розыгрыш!
В чате анонимное лицо закрепило фотографию, на которой перед всем честным народом предстают двое. Честер и я.
Нет, это не розыгрыш, не злая шутка. Это настоящий акт моего грехопадения, инсценированного против моей воли.
— Вот же срань…
Я лихорадочно пролистываю все-все сообщения, комментирующие картину из Аттического коридора. От каждого резкого словца вздрагиваю, словно меня тычут спицей под ребро.
«Я всегда знала, что Би шлюха».
«Что за?..»
«Филлипс, красавчик, ха-ха… Так держать!»
«Дэнни будет в бешенстве… Берегись, Би!»
— Не понимаю, вы что, всерьез…
— Нет! — вскрикиваю я, не выдерживая шквала вопросов Ханны. — Я не… Он сам пристал ко мне. Сказал, что хочет поговорить о Даньел, а потом полез мне под юбку.
Только после того, как произношу это вслух, я задумываюсь, а стоит ли говорить об этом с Ханной. Пусть Ханна Дебики и моя соседка, мы едва ли доверяем друг другу. Однако она обожает собирать сплетни, а в умелых руках даже слухи можно сделать мощным оружием. Я хватаюсь за эту мысль и надеюсь, что соседка быстро разблаговестит о моей — правдивой — версии событий, создав тем самым хоть какой‑то щит от нападок и общественного порицания. Если, конечно, сама мне поверит.
— Вот же засранец! — выдыхает Ханна, подаваясь вперед. — Би, ты как?
— Он ничего не успел, к счастью, — говорю я, избегая смотреть ей в глаза. — Рори Абрамсон оказался неподалеку и увидел нас. Он окликнул Честера, и я вырвалась, когда тот замешкался.
Ханна снова присвистывает.
— Ну и ну… Интересно, что об этом подумала Дэнни, когда увидела фото?
Ярость? Гнев? Ревность? Даже представить страшно, какую бурю эмоций испытала Дэнни Лэнфорд, увидев Честера в объятиях со мной. Не зря говорят, что история циклична. Наша с ней трагедия повторялась; она сделала второй виток, но в этот раз Дэнни не станет ждать моего раскаяния. Она просто расщепит меня на молекулы, и плевать, что наплетет ей Честер.
Тут Ханна прерывает мои размышления и задает вопрос, который вводит меня в ступор: