Ан нет! Для власти Советов внутренний враг всегда был опаснее внешнего. Прошение Вавилова Николая Ивановича рассмотрено в кратчайшие сроки. Решение принято 26 июля.
«Ходатайство о помиловании Вавилова Н.И. отклонить»[864].
В книге Ю.Н.Вавилова «В долгом поиске» приведена фотокопия сверхсекретной справки, в которой, в алфавитном порядке, перечислены члены Президиума Верховного Совета, проголосовавших за это отклонение: Бадаев А.Е., Буденный С.М., Горкин А.Ф., Каганович Л.М., Калинин М.И., Маленков Г.М., Москатов И.Г., Николаева КИ., Сталин И.В., Шкирятов М.Ф.
Некоторые из них проголосовали по телефону, но Сталин, Калинин, Маленков, Шкирятов присутствовали и голосовали лично. Более важных забот через месяц после начала гитлеровского нашествия у них не было.
Видимо, в тот же день были утверждены приговоры Карпеченко, Говорову, Паншину, Запорожцу, Бондаренко… В следующие два дня, 27 и 28 июля, на знаменитом полигоне «Коммунарка» были расстреляны Александр Степанович Бондаренко, Антон Кузьмич Запорожец, Георгий Дмитриевич Карпеченко, Леонид Ипатьевич Говоров. Вероятно, и Паншин – о нем точных сведений не имею.
Такая же участь ожидала Вавилова…
Его не расстреляли ни 27-го, ни 28-го, ни в следующие дни…
Надеяться было не на что… Каждый день мог стать последним…
На шестой день его вдруг вызвали из камеры.
На расстрел?..
Непохоже: на расстрел вызывали не так.
Куда? Зачем? К кому?..
Его привели к уполномоченному наркома внутренних дел Л.П.Берии: тот приехал в Бутырку для встречи с Вавиловым. Уполномоченный Берии – так он представился. Точное его имя неизвестно – предположительное назовем ниже. Он сказал, что нарком Берия от себя возбудил ходатайство о помиловании Вавилова, ему будет дарована жизнь, он будет работать по специальности…
Эту благую весть (первая добрая весть со дня ареста!) Николай Иванович получил 1 августа. 8 августа датировано его Заявление на имя Берии. Написано в Бутырской тюрьме, камера № 49. Из него мы и знаем о содержании разговора с уполномоченным.
Вавилов сообщал, что хотел бы «сосредоточить работу на задачах, наиболее актуальных для данного времени, по моей специальности – растениеводству»:
«1) Я бы мог закончить в течение полугода составление “Практического руководства для выведения сортов культурных растений, устойчивых к главнейшим заболеваниям”.
2) В течение 6–8 месяцев я мог бы закончить при напряженной работе составление “Практического руководства по селекции хлебных злаков применительно к условиям различных районов СССР”.
[3)] Мне также близка область субтропического растениеводства, включая культуры оборонного значения, как тунговое дерево, хинное дерево и др., а также растения, богатые витаминами»[865].
Об этом он, видимо, говорил уполномоченному; ему предложили изложить то же самое письменно, чтобы у Берии была под рукой шпаргалка.
Значит, формальная отмена высшей меры — вопрос дней!
Но… Заявление ушло – в пустоту!
Проходили дни, недели, месяцы…
4 октября его вдруг перевозят на Лубянку, а 5-го вторично вызывают к уполномоченному. Тому надо знать, что академик Вавилов думает о войне – уж не сочувствует ли врагам отечества?.. А как он относится к фашизму?.. Что может сделать полезного для победы?..
Уполномоченный удаляется, узника возвращают в камеру. Проходит еще десять томительных дней. Его в третий раз вызывают к уполномоченному. Теперь разговор вполне конкретный:
«Мне было заявлено 15 октября, что мне будет представлена полная возможность научной работы как академику и что это будет выяснено окончательно в течение 2–3 дней»[866]
Благая весть подтверждена! Леденящее дыхание смерти отступило… Впереди любимая работа. Пусть за колючей проволокой, с часовыми на вышках; пусть общая камера вроде бутырской; пусть он долго еще не увидит близких. Но он – будет работать! Это – как заново родиться, как заново жить!
Через три часа тюрьму подняли по тревоге.
Сборы с вещами были недолги. Узников вывели, выстроили, воронков не хватало, но подали машины с грузовыми фургонами.
В ту ночь, как оказалось, вывозили не только узников Лубянки, но всех московских тюрем: Бутырской, Лефортовской, Таганской…