Его отличие от современной науки в том, что мы к процессу построения такой непротиворечивой, согласованной и всеобщей картины мира относимся диалектически, то есть «не предполагаем готовым и неизменным наше познание, разбираем, каким образом из незнания рождается знание, каким образом неполное, неточное знание становится все более полным и более точным»[688]. Исидор этой диалектики не знал и думал проще: что все уже сформулированное его предшественниками знание есть именно знание, которое следует либо просто принять, если оно истинно, либо просто отвергнуть, если оно ложно (тогда оно было не знанием, а мнением). Правда, он не стесняется исправлять мнения древних там, где считает это необходимым в целях истины или просто согласованности. Любопытно, что и с Писанием он поступает точно так же, как бы подгоняя к собственному тексту отрывки из Библии и весьма свободно передавая ее смысл![689]
Но он становится выше своих античных предшественников в том, что раз и навсегда кончает с правом озарения и догадки на окончательную и непосредственную истину. И если мы считаем высшей целью человеческого существования, как в лице одного человека, так и в лице всего человечества и даже всего мира, выход к высшей трансцендентной реальности, к Знанию, превосходящему любое знание, то, возможно, отдельные люди времен мистерий Древней Греции были гораздо ближе к решению этой задачи, но только на личном уровне. Вся история античного знания была галереей более или менее ярких вспышек озарений, которые, однако, зарождались и гасли только в единичных индивидах. Другие были вынуждены или начинать с самого начала, причем своего начала, или просто эпигонствовать. Если бы задача сводилась только к вырыванию из повседневного мира отдельно взятых людей, то античный тип человека был бы более приемлем, и можно было бы, как выражался Шри Ауробиндо, «перепрыгнуть через интеллект» прямо к Высшему началу[690], то есть интеллект, научный разум были бы не нужны. Но вся эволюция природы показывает нам, что развитие идет в противоположном направлении, и древняя интуиция покрывается все более и более сложными интеллектуальными слоями того, что мы сегодня называем наукой. Поэтому у Исидора интуиция Древней Греции уступила место человеческому разуму, который был, несомненно, ниже и грубее интуиции, но в известном смысле более универсален и последователен.
Беда западного мира состояла не в этом необходимом и прогрессивном шаге, а в том, что он так и не смог сделать следующий шаг, выводящий за пределы всеобщего интеллекта. Логический ум стал рассматриваться как наилучшее средство для достижения истины, и люди Запада даже от духовного опыта требуют, чтобы он прошел проверку разумом, если он стремится стать признанным, вместо того, чтобы ставить интеллектуальное заключение в зависимость от духовного опыта. Тем самым философское знание стало чистым интеллектуальным умозрением, оторванным от духовного открытия, и дорога, ведущая вперед, за пределы интеллекта, была забыта[691]. Принудительное же приведение действительности, в особенности человеческой общественной действительности, к умозрительным конструкциям всегда оборачивается на практике насилием и кровопролитием, будь то хоть построение коммунизма так, как его понимали в СССР, торжество национал-социализма так, как его понимали в Третьем Рейхе, или насаждение демократии так, как ее понимают в США[692].
Эксод
Нам осталось кратко проследить результаты деятельности Исидора Севильского и судьбу его наследия.
Уходя в лучший мир, Исидор вполне мог считать свою жизнь удавшейся, а свои дела — плодоносящими. По всей Испании были учреждены школы, в них шло активное преподавание разного рода учености. Объединение нации, казалось, не за горами. Более того, на 8-м соборе в Толете был принят Forum Iudicium — единый правовой кодекс, объединивший Codex Theodosii (по которому жили испаноримляне) и Lex Romana Visigotorum (который распространялся на визиготов). Это достижение юридической мысли на Западе будет превзойдено только в XIII в. Однако...
Однако основания молодого королевства уже подтачивала страшная «готская болезнь» (morbus Gothorum), первые симптомы которой описал Григорий Турский, — королей низлагали и убивали, как вздумается, словно обезумев. Началось это еще в 531 г., когда был убит Амальрих, последний король из дома Амалов и Балтов. Правда, при Леовигильде (572–586 гг.) и Рекареде I (586–601 гг.) наступило некоторое успокоение, но правление Сисебута (601–612) стало последним относительно мирным правлением. Затем начались гражданские войны, узурпации престола и на фоне всего этого — фактическая независимость отдельных военачальников и владетелей крупных земельных наделов. Кровавые распри, начавшись, шли не прекращаясь. Визиготы сумели ассимилировать бюрократический аппарат Римской империи, но не сумели реорганизовать его и заставить работать как положено. Пассионарные короли и их преданные приближенные погибли в боях во Фракии, Италии, Галлии. При их ничтожных потомках королевская власть ослабела настолько, что Соборы епископов старались уже не ограничить ее, а поддержать. Визиготское королевство было самым совершенным наследником Империи, но совершенным как в своей силе, так и в свой слабости. Правда, если бы судьба подарила ему несколько столетий спокойного существования на их отгороженном от всего мира полуострове, то многие неурядицы сошли бы на нет, но у истории — свои законы.
689
Fontain J. Isidore de Séville. Traité de la natura, suivi de l’Espître en vers du roi Sisebut a` Isidore. — Bordeaux, 1960. — C. 13.
691
692
Об этом см. у кн. Н. С. Трубецкого «Идея-правительница идеократического государстава» (1938).