Исследования в Южной Африке показали, что племя у бушменов состояло из мелких автономных общин. Для него были характерны единые название и язык, однако оно не регулировало социальную жизнь[694].
Короче говоря, вновь полученные данные об охотниках, рыболовах и собирателях не укладывались в классическую концепцию племени. Но, может быть, она полностью отвечала материалам, полученным в обществах отсталых земледельцев и скотоводов? Работы, проведенные этнографами в первой половине XX в., показали, что, действительно, классическая концепция племени в большей мере удовлетворяет таким обществам, однако и здесь ее использование потребовало оговорок. Главные из последних заключались в том, что для ранних земледельцев такая черта, как система общеплеменного управления, оказалась также отнюдь не характерной. Это выявилось в ходе исследований как на Новой Гвинее[695], так и в Амазонии[696]. Наиболее детальную картину племенного устройства на Новой Гвинее в довоенные годы дал Ф. Уильямс. Он вычленил такие особенности племени, как единая суверенная территория, особая культура и определенный комплекс обычаев, диалект, наличие общих врагов и, наконец, название[697]. Племенное самосознание выражалось не только в самоназвании, но и в обидных кличках и этнических стереотипах, которыми награждали соседей[698]. В некоторых случаях члены разных племен различались по одежде и украшениям. Впрочем, какой-либо особой сплоченности людей в племя не чувствовалось: межобщинные вооруженные стычки были известны и внутри племени, хотя они не отличались той жестокостью, как межплеменные[699]. По словам Ф. Уильямса, какую-либо более крупную, чем племя, культурную общность можно было выделить, лишь наблюдая за племенем извне. Описанная им группа племен получила название орокаива от соседей, однако сами папуасы не осознавали подобного типа общности[700].
Т. Уиффен, описавший племена Амазонии, нарисовал для ранних земледельцев во многом сходную картину. Племенем он называл «группу с общим языком, особыми законами, грубой формой управления, способную объединиться для совместных действий»[701]. Впрочем, как свидетельствовали приводимые им материалы, эта формулировка несколько преувеличивала степень племенной солидарности. Никакого централизованного управления в описанных им племенах не было. Племя сплачивалось и объединялось под властью единого вождя только в случае войны. Однако, хотя военная угроза существовала постоянно, к войне, вопреки ранним утверждениям А. Гумбольдта, нельзя было сводить все отношения между племенами. Межплеменные контакты, действительно, были слабы, но вместе с тем встречались случаи межплеменных браков; между некоторыми племенами существовали отношения дружбы и обмена[702]. Обмениваясь культурными достижениями, племена не представляли собой резко отличных друг от друга культурных целостностей. По словам Т. Уиффена, иногда можно было различить членов разных племен по внешним признакам (одежда, украшения, головной убор и т. д.), а иногда — нельзя[703].
Таким образом, с накоплением новых материалов возникла потребность в выработке более строгого подхода к концепции племени. В разные годы по-разному она отражалась в теоретических исследованиях и разработках. Впрочем, не все специалисты своевременно почувствовали необходимость нового подхода. Некоторые авторы продолжали по-прежнему придавать большое значение «политическому» (т. е. потестарному) единству племени. Это было характерно, например, для определения племени, данного У. Риверсом: «Племя — простая социальная группа, члены которой говорят на общем диалекте, имеют единое управление и действуют совместно для достижения таких общих целей, как, например, военные»[704]. Определение У. Риверса было полностью воспроизведено У. Самнером и А. Келлером в их многотомном исследовании по теории культуры[705] и с некоторыми оговорками Дж. Мердоком в статье, написанной для Британской энциклопедии[706]. Сходную формулировку предлагал изданный в Англии Королевским антропологическим институтом специально для путешественников и этнографов справочник «Заметки и вопросы по антропологии»[707]. То же преувеличение степени внутренней солидарности и «закрытости» первобытных этнических общностей было характерно для взглядов Ф. Боаса[708] и некоторых его учеников[709]. В ряде общих работ, вышедших в 50-е годы, термин «племя» связывался главным образом с «политической концепцией», в значительной мере утратив свое этническое содержание[710].
695
705
707
Notes and Queries on Anthropology. 4-th ed. London, 1912, p. 156; 6-th ed. London, 1951, p. 66.
710