Этническое сознание и самосознание упоминалось в них мельком как второстепенный фактор, порой сопутствующий этносу, но не имеющий принципиального значения. Ситуация коренным образом изменилась в 30-е годы, когда исследования американских этнопсихологов, несмотря на все их пороки, привлекли внимание к проблеме этнического самосознания. В 1936 г. Р. Линтон писал, что простейшее племя представляет собой «группу общин, занимающих непрерывную территорию и имеющих чувство единства, коренящееся в многочисленных сходствах в культуре, частых дружеских контактах и определенной общности интересов. На этой основе может возникнуть более или менее развитая формальная племенная организация, но племенные группы могут существовать и без нее»[730]. И далее: «Что в действительности отличает племя от простого скопления общин, так это чувство единства у его членов и разграничения, которые они проводят между собой и нечленами (племени)». Главным для существования племени, по мнению Р. Линтона, являлись вовсе не общая территория, язык, культура, происхождение или централизованная система управления, а психологические факторы, самосознание его членов[731].
Вслед за Р. Линтоном Д. Мандельбаум подчеркивал, что наличие общей территории, сходного языка и единого образа жизни, служа необходимыми предпосылками для формирования племени, сами по себе не создают его автоматически. Племя возникает лишь при наличии всех этих предпосылок и порожденного ими чувства принадлежности к подобного рода общности. Централизованная система управления укрепляет чувство солидарности, но племя может существовать и без нее. Племенная культура сохраняется благодаря тому, что люди приобщаются к ней постепенно с детства[732].
У. Голдшмидт отводил чувству принадлежности к племени столь же высокую роль[733]. Отмечая важность племенного самосознания, М. Сэлинс попытался охарактеризовать некоторые его особенности. По его мнению, оно возникало, прежде всего, на основе культурной и языковой общности, которая в совокупности с определенными историческими факторами порождала представление об общности исторических судеб — важный компонент этнического сознания. Племенное чувство, развивалось на основе таких социальных связей между отдельными сегментами, которые создавались родством и свойством, возрастными классами, религиозными и военными обществами. При этом племенное чувство не всегда прочно цементировало единство общин: известны случаи ведения войн в союзе с чужаками против своих соплеменников[734].
Несмотря на некоторые различия в понимании концепции племени разными специалистами вплоть до середины XX в. в зарубежной науке бытовало мнение о том, что этнические группы в первобытности представляли собой стабильные общности с четкими территориальными границами, внутри которых осуществлялось их воспроизводство со всеми специфическими для них чертами (язык, хозяйство, социально-потестарная структура, культура и т. д.). Эти группы, по мнению зарубежных специалистов, обладали самоназваниями, признаваемыми и их членами, и соседями, и при строгой функциональной зависимости между отдельными элементами их структуры действовали, подобно независимой биологической системе.
Нетрудно заметить, что в целом это представление мало чем отличалось от того, которое было свойственно эволюционистам. Критикуя подобное представление, некоторые ученые видят его основу в особенностях методики, выработанной для полевых исследований функционалистами, и возлагают всю вину за его широкое распространение на Б. Малиновского[735]. Выше было показано, что указанный взгляд на проблему первобытного племени возник задолго до появления функционализма, а его бытование в первой половине XX в. определялось относительной малочисленностью полевых исследований и вследствие этого — засилием в теоретических построениях отвлеченных кабинетных концепций. Ведь он был присущ далеко не одним только функционалистам, а и многим исследователям, стоявшим в стороне от этого направления. С другой стороны, как справедливо подчеркивают Р. Левайн и Д. Кэмпбелл, этнографы, приступавшие к полевой работе впервые, неизбежно должны были вычленять ту социальную единицу, с которой им приходилось иметь дело, и в целях наиболее полного анализа ее внутренней структуры рассматривать ее как отдельное общество, отвлекаясь от проблемы внешних контактов и связей[736].
732
735