Одно время считалось, что своеобразия психологии австралийцев прочно привязывали их к территории своего рождения и препятствовали уходу с нее. Действительно, по убеждению аборигенов, на каждой территории обитали не только живые люди, но и духи их тотемических предков. Это порождало религиозные связи населения со своим участком территории. Чужая территория поэтому не только не представляла интереса, но и была опасна[152]. И тем не менее, как указывают супруги Берндт, люди не боялись переходить племенные границы, если только это не приводило их на чужой тотемический участок, чего, действительно, делать не полагалось[153].
Исторический подход к австралийским данным позволяет выявить и особенности процесса изменения, племенных территорий. Несмотря на то, что, по широко распространенному среди австраловедов мнению, австралийцы не вели войны ради территориальных приобретений, передвижения отдельных групп населения с целью хозяйственного освоения участков за пределами своей «исконной» территории здесь все же имели место. Эти передвижения представляли собой не какие-либо крупные миграции, а медленную инфильтрацию отдельных мелких групп на земли, оставленные прежним населением. В ранний колониальный период эти миграции были направлены в те районы, население которых вымерло от завезенных белыми болезней или же покинуло их в связи с природно-климатическими колебаниями[154].
Однако некоторые данные позволяют предполагать, что в доколониальную эпоху передвижения населения не всегда обходились без кровопролития. Известно, что в 1909 г. валбири насильственным путем заняли земли варингари, где располагались важные источники воды. М. Меггит считает, что подобного рода захваты происходили в засушливых районах и в далеком прошлом[155]. Как сообщает Н. Тиндейл, такие племена пустыни, как пинтуби, питьяндьяра и йуму за несколько последних поколений (очевидно, со второй половины XIX в. — В.Ш.) продвинулись на юго-восток на 50-100 миль. Часть из обитавших здесь ранее янгкундьяра была истреблена, а часть из — оставшихся в живых отступила в другой район[156]. Возможно, о сходном процессе шла речь в рассказах аборигенов о том, как вонкамала потеснили ванкангуру, а те в свою очередь заняли земли диери[157]. На передвижения племен в недавнем прошлом зачастую указывает локализация их тотемических центров, которые в таком случае располагаются вне пределов современной племенной территории[158]. Приведенные выше данные подтверждают высказывание Ф. Энгельса о том, что войны в ранний период велись нерегулярно, а их цель заключалась в отмщении за нападение или в расширении территории[159]; правда, факты целенаправленного завоевания территории встречались на заре первобытности нечасто.
Изменение племенной территории постепенно вело и к изменениям в идеологии. Первоначально люди рассматривали свое новое местообитание как временное и локализовали свою «настоящую» племенную территорию там, где проходили пути их мифических предков. Они мечтали вернуться на родину и чувствовали духовные связи с ней, которые укреплялись мифологическими представлениями, а также обладанием некоторыми «священными» предметами, песнями, танцами и ритуалами. Тем не менее, через некоторое время люди начинали рассматривать новую территорию обитания, как свою собственную, хотя и помнили о прежней жизни в другом месте; чувство общности с прежней территорией постепенно исчезало; возникали мифологические связи с новой территорией[160].
В связи с описанными процессами изменялись не только границы хозяйственных территорий, но, что особенно важно, и тотемические центры меняли своих владельцев[161]. Таким образом, представления о неизменности племенных территорий, жесткости их границ и прочной связи аборигенов с районами своего будто бы постоянного обитания коренятся скорее в идеологии самих австралийцев и не находят подтверждения при историческом подходе к данным австралийской этнографии. Более того, судя по некоторым материалам, само территориальное единство отдельных групп населения не являлось в Австралии универсальным. Так, на западном побережье полуострова Иорк Л. Шарпу не удалось обнаружить каких-либо строгих территориальных общностей, более крупных, чем общины. В этом районе участки отдельных общин были разбросаны чересполосно на территории трех языковых групп[162].
152
154
158
159
160
161