Вопрос о языке имеет особое значение, так как критерий языкового или диалектного единства входит во все без исключения определения племени, а в последние годы, когда была осознана нечеткость других критериев, рассматривается многими авторами как главный[163] или единственный[164] показатель племени как этнической группы. Такой подход до известной степени оправдан тем, что единство языка значительно облегчает общение, формирует сходный образ мышления и создает некоторый барьер для контактов с иноязычными группами[165].
Однако, что значило единство языка для австралийцев и в какой мере к ним применимо понятие языкового барьера? Принято считать, что для аборигенной Австралии была характерна лингвистическая непрерывность, т. е. языки или диалекты соседних групп отличались большим сходством, а их носители хорошо понимали друг друга, тогда как с удалением групп друг от друга взаимопонимание постепенно исчезало. Некоторые ученые полагают, что эта картина была свойственна всему континенту и поэтому бесполезно искать здесь какие-нибудь четкие языковые границы[166]. Однако, как показали специальные лингвистические исследования, эти диалектные цепи, хотя имелись в аборигенной Австралии и порой растягивались на несколько сотен миль, всегда привязывались к одному из примерно 260 различных языков, связи между которыми были весьма слабы, несмотря на их отдаленное генетическое родство[167].
Выяснилось также и то, что племя не всегда характеризовалось языковой или диалектной гомогенностью. Внутри племени порой вычленялись отдельные диалекты, иногда существенно различавшиеся. Так, члены племени курнаи говорили на трех с трудом взаимопонимаемых диалектах[168]. По наблюдениям А. Элкина, диалекты внутри племени порой отличались не меньше, чем диалекты двух разных племен[169]. Любопытный пример привел Р. Диксон, отметивший, что «племенные границы часто представляют собой менее строгий показатель лингвистических различий, чем разделение между локальными группами внутри племени». По его данным, две локальные группы племени дьирбалнан сильнее отличались по диалекту друг от друга, чем от общин других племен, рядом с которыми они обитали[170]. Соседние общины западных аранда и лоритья находились в дружеских отношениях и прекрасно друг друга понимали, а язык западных аранда до такой степени был насыщен лексикой языка лоритья, что северные аранда отказывались видеть в своих западных соседях соплеменников и считали их «полулоритья»[171].
Таким образом, при наличии разных языков и разных диалектов сколько-нибудь существенной языковой изоляции племен в Австралии не было, что, кстати, ослабляет позиции сторонников концепции «диалектного племени». Однако причина этого заключалась отнюдь не в том, что языки и диалекты были значительно сходны. Суть дела в другом. Широкие связи и тесные контакты, существовавшие между отдельными локальными группами разных племен, заставляли аборигенов изучать язык соседей. Это вызывалось, например, необходимостью межплеменных браков, которые встречались во всех районах Австралии и приводили часть женщин в иноязычную обстановку, о чем в свое время писал еще А. Хауитт[172].
Р. Берндт, работавший в Северо-Восточном Арнемленде, обнаружил там мелкие лингвистические группы, практиковавшие экзогамию. Заключение брака там неизбежно требовало знания одного-двух диалектов, кроме своего собственного. Однако диалекты настолько сильно различались, что их надо было изучать специально[173].
Впрочем, контакты между племенами далеко не ограничивались браками, о чем пойдет речь ниже. В любом случае они требовали взаимопонимания, а поэтому практически любой взрослый абориген, если и не разговаривал активно на чужом языке или диалекте, то по меньшей мере знал и понимал 1–2 соседних диалекта. В особенности это было характерно для населения пограничных районов[174]. Вот почему соседние диалекты отличались значительным сходством словарного запаса, которое еще более усиливалось табуацией тех или иных слов, вызывавшей активное заимствование их эквивалентов у соседей[175].
Резкая критика теории лингвистической непрерывности со стороны некоторых лингвистов (Л.Г. Герценберг)[176] основана, по-видимому, на недоразумении, ибо, как показано выше, лингвистические цепи возникали не столько в результате генетического родства языков (и в этом можно полностью согласиться с Л.Г. Герценбергом), сколько вследствие интенсивных контактов их носителей и процессов «лингвистического обмена». Еще С.П. Толстов указывал, что именно это явление приводило к возникновению «первобытной лингвистической непрерывности»[177]. В Австралии возникновение такой ситуации было облегчено тем, что диалекты и языки там отличались, прежде всего, лексически, а не фонетически. Единый фонетический ареал охватывал почти всю территорию Австралии, однако и эту особенность следует считать результатом интенсивного общения между разными группами аборигенов.
163
164
166
167
174
175
176