Недавно проблема лингвистического критерия этнической общности обрела новый ракурс, благодаря работам социолингвистов[178]. Выяснилось, что, во-первых, лингвистические границы могут изменяться независимо от этнических, и во-вторых, взаимопонимание зачастую обусловлено не столько сходством или различием языков, сколько такими культурными факторами, как отношения носителей языков друг к другу, интенсивность общения, желание или, напротив, нежелание завязать контакты[179]. Все это имеет прямое отношение к австралийским материалам. Например, на полуострове Йорк члены группы кук таиори, живущие в северных районах территории йир йоронт, за несколько десятилетий переняли язык йир йоронт, однако сохранили при этом свое прежнее место в социальной структуре и этническую принадлежность[180].
Рассматривая этническую роль языка, следует учитывать, прежде всего, его место в системе конкретных социальных связей, или, как пишут некоторые зарубежные авторы, необходимо отказаться от «лингвистического детерминизма». Это означает, что лингвистическая классификация языков в данном случае неприменима, ибо там, где профессиональные лингвисты видят языковые сходства и говорят о «лингвистической непрерывности», сами австралийцы могут не признавать никакого родства языков, заявляя о полном лингвистическом различии[181]. А ведь именно представления самих аборигенов о языке являются важным показателем, в первую очередь обусловливающим характер общения и рамки этнической общности. Эти представления сводились к следующим.
Язык в глазах аборигенов служил единственным критерием человеческого облика. Тот, кто не знал языка говорящего, не просто существенно отличался, а принципиально, коренным образом отличался от говорящего. Лишь понимание языка свидетельствовало о принадлежности данного лица к человеческой породе в физическом и культурном смысле. Людей, понимавших их язык, аборигены признавали и уважали, а тех, кто его не понимал, считали глупыми, сумасшедшими и, следовательно, социально неприкасаемыми[182].
Впрочем, на практике аборигены в своем поведении не всегда строго руководствовались изложенной концепцией. В Западной пустыне контакты между различными группами во многом обусловливались их тотемическими связями, причем тотемическое единство отнюдь не совпадало с диалектным. Правда, по предположению Р. Берндта, в прошлом диалектная общность могла до некоторой степени совпадать с тотемической, но и тогда это совпадение не было полным. Сходство языка и культуры само по себе еще не определяло автоматически этнического единства. Обитатели Западной пустыни, обладавшие одной культурой и одним языком, но жившие в различных удаленных друг от друга районах, считали друг друга чужаками[183]. В западных областях полуострова Йорк социальное положение человека определялось не языком, а родовой принадлежностью[184]. Различные группы, обитавшие на островах Грут-Эйландт и Бикертон, говорили на одном языке, но четко отделяли себя друг от друга[185].
Короче говоря, язык или диалект не могли служить сколько-нибудь жестким индикатором этноса в аборигенной Австралии, хотя их сходства, конечно же, обусловливали тяготение людей друг к Другу; люди с одним диалектом стремились концентрироваться на одной более или менее определенной территории[186]. В случае ссор и враждебных действий, возникавших во время больших межплеменных сборищ, люди с одним диалектом образовывали в тенденции единую солидарную группу. Таким образом, можно согласиться с теми авторами, которые, отмечая нечеткость диалектных групп и проницаемость их границ, считают все же, что этнические группы у австралийцев стремились к лингвистическому единству[187].
179
182