Таким образом, для группового самосознания аборигенов Австралии была характерна следующая весьма примечательная черта. Их общности, которые по ряду параметров имели этнический или, точнее говоря, протоэтнический облик, часто еще не осознавались как таковые. Однако их наличие, тем не менее, иногда влияло на поведение людей, которые в определенных ситуациях неосознанно поступали именно так, а не иначе. Этим-то и объясняется тот факт, что подобного рода общности на первых порах могли существовать без самоназваний. Например, у некоторых групп аборигенов, имевших определенные объективные черты этноса, самоназвания отсутствовали. Зато их соседи, исходя из наличия этих объективных черт, давали им особые названия, видя в них более или менее дискретные группы. Вот почему для первобытности чрезвычайно характерным было признание этносом в качестве самоназвания этнонима, полученного от соседей. Такого рода этноним не воспринимался лишь в том случае, если он имел откровенно выраженный оскорбительный или уничижительный оттенок.
Другим фактором, определявшим место аборигена в обществе и обусловливавшим его отношение к другим людям, была его связь с системой секций и субсекций. Вопреки Дж. Бердселлу аборигены, встретившись с чужаком, выясняли в первую очередь вовсе не обоюдную племенную принадлежность и даже не принадлежность к той или иной территориальной группе, а место в брачной системе. Аранда приветствовали друг друга с помощью наименований своих брачных классов, что помогало им устанавливать отношения друг с другом[254]. Но в связи с тем, что племенные границы прорезались брачными системами, функционирование этих систем также ослабляло монолитность племени. То же самое относилось и к тотемическим связям. С одной стороны, они привязывали людей к определенным тотемическим участкам их территории. Родившиеся здесь люди отождествлялись со сверхъестественными существами, сотворившими данный ландшафт, что обусловливало наивысший престиж человека именно в его собственном тотемическом районе[255]. Но с другой стороны, тотемы и пути мифических предков также прорезали разные лингвистические области и размывали этнические границы.
Таким образом, то, что называется племенем в Австралии представляло собой относительно аморфную общность с весьма нечеткими границами. Эта общность локализовалась на определенной территории, однако границы последней отличались относительной условностью и подвижностью. С лингвистическими социокультурными и генетическими границами такая общность совпадала только в тенденции. Этническое самосознание ее членов было выражено весьма слабо. Зачастую она не имела самоназвания. Вычленить эту общность было не так-то просто[256]. Не случайно исследователи неоднократно сетовали на сложность выделения племени среди других социальных групп в Австралии[257]. Можно ли эту общность в таком случае вообще называть племенем?
Многие зарубежные австраловеды (Р. Берндт, Л. Шарп, Т. Стрелов, Д. Тернер, Г. Лурандос и др.) в последние годы, вопреки позиции, занятой Дж. Бердселлом и Н. Тиндейлом, в основных чертах отстаивающих традиционное название, начинают отказываться от этого понятия, пытаясь найти ему другой, более адекватный эквивалент. Эта тенденция наметилась и в советской науке в работах С.П. Толстова, Н.А. Бутинова и В.Р. Кабо, указавших на условность термина «племя» в приложении к австралийским материалам[258].
Такой подход представляется правомерным, так как с термином «племя» издавна ассоциируется представление о некоей обособленной общности, отличающейся определенной степенью консолидации и солидарности и организационно оформленной. Ничего подобного в Австралии не было. Некоторые авторы пользуются применительно к австралийским племенам или племенным группам термином «племя», исходя из того, что здесь они существовали лишь в качестве этнических общностей и не являлись формой социальной организации (С.А. Токарев, Н.Н. Чебоксаров, Ю.В. Бромлей и др.)[259]. Но, во-первых, обозначение одним и тем же термином «племя» и этнической общности, и формы социально-потестарной организации ведет к некоторой нечеткости. А во-вторых, само наличие сколько-нибудь оформленных этнических общностей в аборигенной Австралии еще требует дополнительных исследований. В этой связи показательно, что, если в некоторых районах Австралии исследователи встречали относительно высокий уровень социальной (и этнической) консолидации, то это происходило там, где традиционная общественная структура значительно трансформировалась под влиянием контактов с европейцами.
256
Г. Уобсту удалось теоретически обосновать необходимость существования таких общностей с размытыми социокультурными границами у бродячих охотников и собирателей в условиях крайне низкой плотности населения. См.:
257
258
259